Потом Герасимов снова стал качать права, ну я и врезал ему пару раз. А что — пусть не зарывается. Я, кстати, терпеть не могу драться, но это лучше, чем терпеть этого полудурка. Потом мы поцапались снова. И снова. И еще много раз. Тогда эта ду… (извиняюсь, то есть Ольга Алексеевна!) и стала вызывать наших родителей. И сегодня тоже сказала, чтобы без родителей я не возвращался. Испугала. Хотя, конечно, неприятно. Сегодня я вообще Лешку чуть не убил. Потому что он отмочил такое, чего я от него совсем не ожидал: он за воротник тряс маленького мальчишку в мужском туалете. Мальчик плакал и брыкался, умоляя Герасимова отпустить его и вернуть ему штаны. Ну я и не стерпел — съездил Лешке по шее. Он меня не видел, я подошел сзади и совсем не заметно. Герасимов медленно осел на пол, а я узнал, что несчастного паренька зовут Мишка, и Герасимов велел ему сегодня принести сорок рублей. Ни фига себе налоги, с меня первый раз потребовал всего двадцать. Но это не имеет никакого значения, я бы даже за пятак его поколотил. У Мишки таких денег не было, и Лешка поймал его в туалете.
Остальное я уже видел. Противно было до ужаса. Я пнул стонущего Герасимова и пошел на урок. Лешка, конечно, нажаловался нашей классной. Я другого и не ожидал. Да впрочем мне было все равно. Только противно.
Так что я шел за родителями и думал, зачем в мире нужны такие скоты. Ведь не нужны. Фашист проклятый! Его все боятся, значит, ему все можно? Вседозволенность? Нет, неправильно это, неверно!
Я шел и думал. И ничего меня не волновало. Только этот животрепещущий вопрос. Я размышлял, как, кстати, завещал великий Лессинг. Поэтому можно сказать, что в случившемся виноват он. Он и Герасимов. Ну и я, наверное, тоже. Все-таки смотреть надо было. Но никак не шофер. Он ехал по всем правилам, скорость не превышал, поворотник включил, даже сигналил. Громко так. Но поздно.
Машина была самая обыкновенная. "Девятка", как у моего отчима. Только цвета другого. Наша красная, а эта была бежевая. Ну да это неважно. Важно то, что теперь водителя, этого бледного дядьку с трясущимися руками, могут осудить. Из-за меня. Только из-за меня, ведь он совсем не был виноват. Я сам не знаю, как так вышло. Обычно я перехожу дорогу очень аккуратно, сто раз посмотрю влево и вправо. Надо мной даже смеялись пацаны. Теперь, наверное, сами смотреть будут по сторонам, еще лучше меня. На всякий пожарный.
Короче, я умер. Сразу, как только попал под колеса.
И больно не было. Совсем…
Я проходил мимо кинотеатра, когда солнце вдруг резко село. Я подумал было, что это неожиданно закатилось солнце моей жизни, но тут же выбросил из головы эти сопливые эпитеты. Я обыкновенный мальчишка, и хотя я умею говорить красиво (о чем наша классная и не догадывается, думает, что я — яркий представитель самой настоящей шпаны, умею только ругаться и сморкаться в скатерть), я ненавижу все эти заумные штуки, как и положено обыкновенному пацану. А это так нечаянно подумалось, про солнце. Может, дело в том, что мы на уроке литературы говорили о чем-то таком? Э… возвышенном? Я правда, не очень-то слушал. Ненавижу литературу. Ее ведет наша классная, Ольга Алексеевна, а у нас с ней, как вы поняли, взаимная антипатия.
Все случившееся было настолько диким, что я и не знал, что думать. Я долго стоял там, у школы, у меня даже голова закружилась от таких непонятных вещей, я решил было, что я спятил. У нормального человека таких галлюцинаций быть не может. Даже у ненормального, мне кажется, тоже. Слишком уж это было жестоко, кроваво, как в каком-то американском боевике. И в то же время сверхъестественно, как в фантастической книжке. И вообще нереально, как в компьютерной игре, напоминающей одновременно и эти самые фильмы и книги. Я нормально отношусь и к боевикам (не ко всем, правда, есть такие страшные и глупые, что воротит), и к фантастике, и к играм, но, когда смотришь, читаешь и играешь, ты и представить себе не можешь, что это все может быть не "от третьего лица", как ты привык, а по правде. Как это случилось со мной. Со мной в главной роли.
Тогда я еще не знал, что мне отвели роль трупа, самую нелегкую, какую только можно сыграть. И что сыграю я ее хоть и с трудом, а достойно… Но об этом потом.
Прошло уже несколько часов после того, как… ну, в общем, понятно. Я чуть не сошел с ума за эти часы. Такого со мной еще никогда не случалось. Сначала я вообще был в шоке. Я круто повернул от школы и пошел, думая о том, что случилось, совершенно не заморачиваясь, куда я иду. А получилось довольно далеко.
Я сделал несколько открытий. Я здорово изменился. В плане, как бы это сказать, физически. Я, можно сказать, исчез. То есть я не исчез, раз я чувствовал, что я есть, но не видел меня никто. Ни один человек, совсем. Я быстро в этом убедился, когда нечаянно наступил на ногу одной женщине. Я не хотел, просто она шла спереди, а я сзади, а когда я иду так, можно не ждать, что ваши ноги останутся неотдавленными. Это у меня совершенно нечаянно получается, от неловкости. Так вот эта женщина, когда я случайно наступил ей на ногу, даже не развернулась и не сказала мне все, что она думает о таких вот товарищах, которые не привыкли смотреть под ноги. О товарищах вроде меня. Я даже сжался, приготовившись это все выслушать, но ничего не произошло. Тетка просто пошла дальше, ничего мне не сказав. Я помотал головой. Это было как-то неожиданно, неправильно, нелогично.
Но я решил, что женщина просто решила со мной не связываться. А зря я так решил. Потому что где-то через полчаса приключился очередной конфуз. Прямо как издевательство. Я шел, глубоко задумавшись, был, как говорится, целиком и полностью в себе, и, свернув куда-то за угол (куда — не знаю, не следил, соображать нормально я начал только рядом с кинотеатром, а это еще не скоро), налетел на несущегося по своим делам с огромной скоростью мальчишку. Точнее, это он на меня бросился — очень торопился. Разглядеть его я не успел — он пролетел через меня, будто сквозь облако… Я чуть не упал, мне было больно, ужасно больно, непонятно почему, а еще страшно. Страшно потому, что я понял, отчего все так. Так дико, так непонятно, так необъяснимо.
Теперь я мог это объяснить. Но от этого это все не стало менее непонятным и диким. Я был призраком. Еще час назад я был мальчишкой, обыкновенным парнем тринадцати лет, радовался жизни (хотя нет — час назад я не радовался жизни, а сидел в кабинете директора), а теперь я привидение. Фантом.