Дверь с ядовито-зеленой обивкой я заметил сразу. Не заметить ее было невозможно. И все-таки я ухитрился сделать это, когда поднимался по лестнице с Юлькой. Наверное, тогда я был слишком увлечен разговором. Я постоял у двери, подумал, не позвонить ли мне в звонок, а когда этот дядька откроет… Стоп, а если не откроет? Не все ведь такие разгильдяи, как мы с Глебом, есть и осмотрительные люди, которые спрашивают, кто пришел и смотрят в глазок. Нет, не подходит. Тогда он может что-нибудь заподозрить.
Я стоял, думал и понимал, что чем дольше я томлю себя в этой неизвестности, тем страшнее мне становится. У меня уже начали дрожать колени. Ладно…
Я шагнул вперед и больно ударился о дверь лбом. Ух ничего себя развязочка. Че за фигня? Получалось же раньше!
Я разозлился на эту чертову дверь с ее поганой обивкой и шагнул снова — безо всякой опаски, только с чувством жуткой злости ко всему на свете. Я даже и не понял, с какой стати я так разозлился — мне почему-то до ужаса захотелось справедливости. А где, спрашивается, справедливость, если какие-то скоты мучают безвинных животных, а я, жалкий фантом, даже не могу пройти через эту жуткую дверь жуткого цвета? На этот раз у меня все получилось. Я понял, что с первого раза у меня ничего не вышло, потому что я струсил. Я не сказал себе, что могу пройти через эту дверь, вот ничего и не удалось. Ничего странного, двойник примерно так и сказал…
Дядька, похоже, был дома. В зале (единственной в его квартире комнате) громко орал телевизор. Я догадался — футбол. Так, ну раз он сам дома, то собака, наверное, тоже. Логично, ведь правда? Если только он не отпускает ее гулять одну. У нас в старой квартире были такие соседи, у них было штук пять собак, и все они гуляли сами по себе. Иногда возвращались домой, а иногда нет. Я никогда не видел, чтобы соседи по этому поводу расстраивались.
В прихожей у этого мужика было грязно. Я никогда не видел такого гадюшника — даже в нашей с Глебом комнате и то чище. Повсюду валялись комья грязи, которые нас заставляет ловить половой тряпкой мама, а этого свиноподобного гражданина, похоже, не заставляет никто. Вперемешку с комьями лежали окурки, а еще они высовывались из наполненных доверху банок из-под пива. "Золотая бочка". Душевное пиво, так в рекламе говорят. Или это про другое? Такая гадость, если по правде.
На одинокой вешалке висел затрапезный зонтик. Я ни на секунду не усомнился, что этот несчастный зонт принадлежал еще Ленину, и он, похоже, верно служит хозяевам в течение примерно ста лет. Под зонтом валялись две кеды: старые, ровесники зонтика, и потертые до ужаса. А в углу стояла хромоногая табуретка. Ее владелец поставил ее в угол к стенке так, чтобы она не падала со своих трех покоцанных ножек. На табуретке лежала газета "Советский спорт". Вернее, ее остатки — обложка.
Больше в прихожей ничего не было. Вообще. Этот мужик или алкаш, или абсолютный пофигист. Второй вариант, кажется, ближе к истине. Пальма не упоминал о склонности этого психа к алкоголю, так что, скорее всего, это и правда не так. А пиво — это ерунда.
Я обвел взглядом эту ужасную обстановку, ужаснулся про себя еще раз и зашел в зал. Этот урод действительно смотрел футбол. "Челси" — "Ливерпуль". Я машинально просмотрел счет. "Челси" ведет. Интересно, Глеб смотрит? Он обожает футбол.
Сам мужик сидел в обшарпанном кресле, цвета такого же вызывающего, как и дверь. Надо же, как у человека может не хватать вкуса. Я покачал головой и обошел кресло, чтобы рассмотреть этого кретина.
На вид он был довольно противный. Какой-то совершенно пассивный, у него на роже было написано: "Как вы меня все задолбали". Я понял Пальмины негодования. Даже футбол этому мужику был неинтересен: во всяком случае, я мог прочитать такое его отношение по выражению его кривой морды.
Хотя нет, тут я приврал. Вовсе морда у него была не кривая, скорее наоборот, излишне аристократическая. Черты лица у него было правильные, и, пожалуй, я мог бы даже сказать, что красивые, но все портила эта кисло-равнодушная мина. Нет, никакой он не красивый, а очень даже противный. Какой-то скользкий мерзкий тип. Немного на Герасимова похож.
Я отвернулся от него и тут же наткнулся взглядом на его собаку. А вернее, на щенка. Он был совсем маленький, Пальма верно говорил, что собака в рюкзак поместится. Сейчас она лежала рядом с креслом хозяина на драненькой тряпке. Вид у нее был довольно грустный и замученный, а на голове, ближе к уху, не было шерсти. Скорее всего, шрамик. Этот ее ударил, и больше шерсть не выросла.
"Живодер, — подумал я. — Скотина!"
Как хорошо, что брат с сестрой заставили меня подняться сюда! Если бы я знал, я бы и не спорил! Интересно, этот тип кормит щенка или нет? Похоже, нечасто. У бедного животного под короткой облезлой шерстью во все стороны торчали ребра. Я еще раз выругался про себя, на этот раз покрепче, и стал думать, что же делать.
Потому что и правда ситуация была довольно интересная. Дядька, в принципе, меня не видит. И не заметит вообще, потому что собака лежит не перед ним, а сбоку, рядом. Я запросто ее достану. Только вдруг ей вздумается залаять от страха? Если бы я был собакой, я бы, наверное, лаял. Ничего приятного в том, что тебя что-то кладет в рюкзак, нету. Хотя… от такой жизни лучше в рюкзаке прятаться, честное слово.
Блин, Кот, какая разница, как себя поведешь в такой ситуации ты? Ты, к счастью, не собака. Давай лучше думай, как действовать!
Я ничего не придумал. Ничего стоящего. Было два варианта: первый — быстро хватать собаку и ломануться в дверь; второй — действовать медленно и осторожно. Второй вариант мне был ближе — я вообще люблю все делать медленно. Потому что если я делаю что-нибудь впопыхах, получается какая-нибудь очередная гадость, как всегда. А сейчас мне не подходит "как всегда", надо, чтобы все было отлично!
Я закусил губу, растрепал подросшую челку и опасливо потянулся рукой к побитой мордочке. Почему-то замирало сердце, хотя я и знал, что этот придурок меня не увидит. Боязнь разоблачения меня все равно не покидала. И не странно — я впервые забираюсь в чужие апартаменты с целью хищения личного имущества. Стажа никакого. Тоже мне Армия Спасения. Все, завязываю. Больше никому не буду помогать, а то вообще поседею. Меня мама не узнает, когда я вернусь.
Я осторожно дотронулся до лба щенка. Он нервно вскинул голову и залился визгливым лаем. Я обмер. У меня внутри все заледенело, и по телу пробежали мурашки. Я резко схватил собаку, даже не успел положить ее в рюкзак, и побежал вон из этой грязной квартиры, проломив, кажется, дверь лбом. Мужик, резко обернувшись, что-то пробормотал. Матом или нет — я не расслышал. Выражения его лица я не мог видеть тоже, но, наверное, оно было крайне обескураженным. Еще бы — средь бела дня твоя собака улетает в закрытую дверь…
Я, прижав щенка к груди, выбежал из подъезда. Меня трясло от страха. Я бы ни за что не признался себе даже наедине, что я такой трус. Жуть. Мне навстречу выбежала Юлька, а за ней и Пальма.
— Мартик! Получилось! Получилось!
Юлька взяла собачку на руки и обняла.
— Идиоты! — вырвалось у меня, — давайте отсюда! Сейчас этот козел выбежит, увидит вас с собакой!
И мы побежали, все вместе, куда-то за угол. Пальма сиял от счастья. Юлька тоже…
А мужик и правда выбежал. Точнее, не выбежал, а просто вышел. Покричал, посвистел, подзывая щенка, но, не дождавшись ничего (еще чего захотел!), ушел обратно в подъезд. Я передохнул. Господи, так страшно мне еще никогда не было. Разве что когда я с крыши прыгал. Вот странность — вроде и не так много времени прошло, а кажется, что этот страшный прыжок был безнадежно давно, даже в прошлой жизни.
— Здорово, Кот… — сказал Пальма. — Здорово… Получилось все-таки. Правда, он урод? Пофигист хренов!
Я кивнул. Правда, еще какая правда.
— А почему ты так долго? — спросила девочка, все еще прижимая к себе собаку. Я погладил щенка по голове.
— Это почему долго? По-моему, все случилось за минуту. Я чуть не описался от страха.
— Тебя двадцать минут не было, — подтвердил мальчик. — Мы уже испугались и собрались было соседу звонить. Если бы ты не выскочил, мы бы даже позвонили.
— Этому? — удивился я.