— А может, уроки? — неуверенно предложил я. Но моей инициативы не поддержали. Юлька даже спросила:
— Какие уроки?
— Стало быть, домашние… Которые тебе… и Пальме задали.
— Пальме не задали, — гордо сообщила мне жертва итальянского коммунизма. И улыбнулась. Широко и беззаботно — наверное, предвкушая третий год в восьмом классе. Я возмутился.
— Пальм, ну нельзя же так… Ну что за радость три года в одном классе…
— А ты в девятый хочешь? — задал мне довольно справедливый вопрос мальчик. Я задумался.
А в самом деле, хочу ли я в девятый класс? Наверное, нет. Экзамены там, зачеты всякие… Но сидеть еще раз в восьмом мне тоже не улыбается. Я так и сказал Пальме. Он промолчал: наверное, не хотел со мной ссориться, но и соглашаться не спешил. Во всяком случае, мне так показалось.
— Ну их, уроки, — махнула рукой Юлька. — Все равно конец четверти. Эти уроки погоды не делают…
Я снова хотел не согласиться: у меня под конец четверти, напротив, повышается работоспособность. Правда, повышается она в силу плачевных обстоятельств, только потому, что надо исправлять уйму двоек и троек, особенно по русскому. Иначе наша классная может назначить дополнительные уроки. И это летом, в июне! Она так уже со мной делала — просто ужас! Я каждый день приходил и писал какую-то дребедень под диктовку, а Ольга Алексеевна проверяла мои каракули, которые я не очень-то старался выводить, как, впрочем, и всегда… Тогда эти занятия выпали как раз на мой день рождения — третьего июня. Мама и отчим сказали, что раз я так отвратительно закончил класс (кстати, прошлый, седьмой), то никакого дня рождения я не увижу, как своих ушей. Нельзя сказать, что я отнесся к этому равнодушно. Но и не огорчился, потому как приглашать все равно некого было. Ну и ладно… Если успею сигануть под колеса до третьего числа (наверное, успею, сейчас ведь еще только начало мая, а день рождения у меня аж через месяц), позову Юльку и Пальму… Оторвемся, как сейчас все говорят, включая и меня.
Ладно, не мне судить Пальму. Пусть делает, как хочет. И Юлька тоже…
— О чем задумался? — полюбопытствовала девочка. Я посмотрел на нее. Мы были одного роста (совсем не высокого). И были совсем не похожи. Я — темный, как кавказец или какой-нибудь грузин (наверное, от грязи и пыли — на самом деле я никогда не загораю, даже на юге, у моря, загар ко мне пристает неохотно), с черными волосами-сосульками, здорово поседевшими за последние несколько дней, торчащими во все стороны. Глаза у меня темно-карие, большие и напуганные (по крайней мере, так мама говорит, а я ничего такого о себе сказать не могу). А Юлька — веселая, рыжая, открытая. Если бы тогда, у школы, меня заметила другая девчонка, я не знаю, рассказал ли бы я ей все про себя. Но не рассказать Юльке было невозможно — она как будто располагала к себе, смотрела на меня своими ореховыми глазами-щелочками и говорила: "Пойдем?". И я пошел, потому что… Ну, в общем, просто потому что. Надеюсь, никто из читающих это откровение, не будет меня осуждать или смеяться. А Юлька, к счастью, никогда не узнает моих мыслей. И это хорошо.
— Да ни о чем… О своем активе, — соврал я, хитро глядя на Пальму. Не мог же я, в самом деле, сказать правду?
Мы замолчали. Я думал о предстоящем лете, возможно, счастливом. Это как карта ляжет. О том, как будет здорово снова оседлать велик и помчаться к пляжу, посмотреть на купающихся в холодной еще воде психов и, возможно, искупнуться самому… А можно будет еще Семку посадить на багажник, Семку Котова. Он в первом классе сейчас учится, смешной такой, и фамилия у него на мою похожа. Я — Кот, он — Котов.
И до того мне захотелось сейчас прокатиться на велике, аж все внутри зачесалось.
— У вас велик есть? — набросился я на брата и сестру. Они, кажется, здорово испугались.
— Есть, конечно, — пробормотал мальчик. — Только он старый уже и раздолбанный… "Школьник".
— Да все равно, хоть школьник, хоть студент… Починим… Я умею.
— Тебе что, так покататься напекло? — удивленно спросила меня Юлька. Я закивал. Еще как напекло!
— Но еще рано, вообще-то, — попытался остудить меня Пальма. — Вон лужи еще немного… Мы обычно летом на нем ездили.
— Да ведь лето почти! — взмолился я. Это была правда: жара стояла такая, что и лужи высыхали, и мне в новой "Калифорнии" совсем не было холодно — в самый раз.
— Да пожалуйста, — развел руками мальчик. — Только потом не говори, что я тебя не предупреждал, что это развалюха полная… Его чинить надо несколько дней, наверно… Мы с Юлькой на нем в аварию однажды попали.
— Как это? — мне было интересно послушать про аварию в подробностях. Я думал это так, ерунда. А оказалось, что совсем и не ерунда.
Прошлым летом брат и сестра на своем почти новом велосипеде решили объездить весь мир. Ну, не мир, конечно, но весь город — точно. Город у нас не такой уж большой, но и не маленький. На него и пешком вполне хватило бы и трех-четырех дней. Но это было бы не так интересно. А тут такая перспектива — обследовать все улицы и закоулки на новенькой машине! На такое дело точно все лето уйдет, во всяком случае, приятно было так думать…
Все лето, конечно, не понадобилось. Хватило и пары дней. Пара дней на половину города. Больше изъездить не пришлось — в один прекрасный день брат и сестра загремели со своего велика так, что никакие прогулки уже не были в радость. Они ехали по узкой дороге, набирая скорость и визжа от восторга, когда прямо им навстречу выскочил мальчишка лет трех: он увлеченно, с гиканьем и прочими признаками ярко выраженного восторга скакал на "коне" — толстой палке с картонной головой и гривой из старой шапки. Может, он и успел бы ускакать в сторону, да только Пальма в тот момент об этом и не подумал. Подумал только, что они вдвоем с сестрой несутся с огромной, почти мотоциклетной скоростью на маленького всадника, который стоял на узенькой дорожке, так и не решаясь отпрыгнуть в сторону — наверное, испугался. Пальма вывернул руль вправо — прямо на бетонную стену.
Я не знаю, больно ли на полной скорости упечататься в бетон. Мне в этом повезло несколько больше, поэтому я могу только догадываться. Наверное, больно. Пальма показал мне шрам на локте — длинный и светлый. Сейчас светлый, а тогда…
— Ну, короче, мы поставили велик на балкон, и все.
— Что все?
— Все. Больше не катались.
— Я каталась, — не согласилась Юлька. — Иногда, до магазина.
— Да? — удивился Пальма. — Не помню. Я не катался, мне хватило. Ну и как он, а, Юлька?
— Кто? — не поняла девочка.
— Ну велик же! Сильно покоцанный?
— Да не, нормальный. Колеса накачать, и все.
— Правда? А я-то думал, он совсем уже утиль.
Я вмешался:
— Так может, покатаемся?
"Без меня" — прочитал я на лице у Пальмы. Но Юлька легко согласилась.
— Давайте. Какие проблемы?
Брат хмыкнул.
— А колеса ты накачивать будешь?
— Ну и буду, — буркнула Юлька. — А то брата у меня нету совсем.
— Да я накачаю… — неуверенно предложил я, чтобы Юльке не было так обидно. — Я что, не умею, что ли?
— А это мне совершенно все равно, умеешь ты или нет, — покачал растрепанной головой Пальма. — У нас насоса нет. Я его Ринату отдал…
— Какому это Ринату? — нахмурилась Юлька. Видно, ей не очень понравилось, что судьбой их общего насоса распорядился один только брат. Наглый и эгоистичный Пальма.
— Рахимову…
— Рахимову? Этому придурку?
На лице у Юльки я прочитал обильное разнообразие чувств. Все эти чувства были не самые радужные. Два самых ярких — нелюбовь к старшему брату и примерно такое же отношение к неизвестному мне Ринату Рахимову — я уловил очень точно. Кажется, назревал конфликт. Я поспешил его устранить, пока он не превратился в драку.
— Да и фиг с ним, с насосом! У нас есть дома! Давайте вернемся, пока еще недалеко ушли…
Юлька скептически посмотрела на Пальму, но ничего не сказала. Какой смысл, если все равно насоса больше нет. А насчет того, что насос есть у нас, я вовсе не был уверен. То есть насос был раньше. Последний раз я видел его лет пять назад. Не знаю, не отдал ли Глеб его какому-нибудь Рахимову…