Герасимов протянул мальчику две десятки.
— А что надо?
— Ничего не надо. Только зайди вон в тот кабинет и скажи: "Тополькова к директору, срочно". Получишь деньги. Понял?
— Понял. Тридцать.
— Да иди ты! Я за тридцать кого угодно найду!
Мальчик недвусмысленно посмотрел по сторонам.
— Ну найди, — усмехнулся он.
— Ладно, давай за тридцать, фиг с тобой, коммерсант. Только не забудь ничего, так скажи, как я сказал. Повтори.
— Тополькова к директору, срочно, — повторил мальчишка без запинки.
— Молодец, — одобрил Герасимов. — Ну иди.
Мальчик все сделал, как надо, и несколько секунд спустя из-за двери с довольно грустным видом вышел Пальма. Когда он дошел до угла, парень — приятель Герасимова поймал его за руку. Пальма вздрогнул.
— Ты Топольков? Слава Богу, нашли! Тебя Март внизу ждет, у него беда!
— Март? — удивился Пальма.
— Да, Март! Он в туалете, сам идти не может! Пойдем скорее!
Пальма испугался и побежал вниз. Герасимов, стоявший чуть в стороне, пошел за ним следом. Пальма вбежал в туалет, и тут же его подхватили четыре сильных руки.
— Ты стой на шухере, — приказал Герасимов приятелю и тоже зашел в туалет.
— Ну, привет, — сказал он Пальме, отбивающемуся от двоих здоровых парней. — Не догадываешься, зачем я тебя позвал?
— Ты… козел! Отпусти меня, ты, — рванулся Пальма. — Где Март?
— Да не вырвешься, не старайся. Эти молодцы будут на мастера спорта идти… Нету здесь Марта, хрен его знает, где он… Спрятался, значит, за кошачью спину. Честное слово, сам бы заплатил тому, кто его переехал… Ну ладно, мир ему прахом, земля пухом… и так далее. А не стыдно тебе у государства миллионы воровать?
— Да ты кто такой, — нервно засмеялся Пальма, — чтобы меня об этом спрашивать? За державу обидно, да?
— Да насрать мне на державу. А вот мое лучше не трогать, ты это усвой.
— Твое? Миллион — твой?!
— Да забудь ты про этот хренов миллион. Я на него чихать хотел.
— Да? Я у тебя ничего не брал, ублюдок!
— Кто я? — удивился Лешка.
— Ублюдок. Трижды ублюдок, выродок и козел!
Герасимов притворно схватился за голову.
— Какой кошмар. Я забыл тебя предупредить… За каждое слово, которое мне не понравится, ребята будут тебя гладить… если это можно так назвать. А ведь уже семь… И извиняться тебе тоже семь раз… Если не хочешь сдохнуть здесь!
— Может, тебя еще поцеловать, скотина?
— Я обойдусь. Теперь ты должен мне восемь извинений.
— Ты по-русски не понимаешь… Тогда вот.
Пальма сжал пальцы в кулак. Все, кроме одного — среднего.
— Я предлагал, — покачал головой Герасимов. — Давайте, ребята.
Лешка вышел.
— Ну как? Никого?
— Никого. Уже лупят?
— Начали. Ладно, свистнешь, если что.
Он вернулся в туалет. Пальма прижимал пальцы к разбитой кровоточащей губе.
— Ну что? Так и не догадался? Я тебе подскажу. Оно живое. И лает. И оно не твое! Ясно теперь?!
Пальма задергался, пытаясь увернуться.
— Ублюдки вы все… — прошептал он. Герасимов обозлился и, размахнувшись, рубанув рукой по воздуху, рассек костяшки пальцев об умывальник. Он взвыл от боли и ненависти к гордому мальчишке напротив и завопил:
— Собака! Моя собака! Ты украл мою собаку! Я не люблю, когда мои вещи берут без разрешения, ты, Тополь обрубленный! Верни мне мою собаку, а не то я тебе вообще прикончу, ты слышишь?!
Герасимов присоединился к двоим шестеркам, а Пальма осел на холодный кафельный пол. Он сжал зубы, стараясь вытерпеть все это. Они били его мастерски, умело и очень больно, но чаще колотили ногами.
— Все равно… козлы… — выдавил Пальма и взвыл — кто-то ударил его с размаха в живот, а кто-то в грудь.
— Шухер! — забежал в тесный туалет мальчишка. Все выпрыгнули в окно. Герасимов не удержался на ногах и ушиб ногу, матюгнулся и, прихрамывая, побежал вместе со всеми.
Но тревога оказалась ложная. Никто не зашел в туалет до самой перемены.
— Что там с ним делать могут? — пожала плечами Юлька, когда прозвенел звонок с урока. — Так долго.
— Наверное, договор подписывают. Об отчислении, — хохотнул тот самый мальчишка, Пальмин сосед по парте. — Может, Маргариту для такого случая специально из больницы привезли! Гы…
— Какой сейчас урок? — спросила его Юлька. — Может, он уже там?
— Русский. Да я тебе говорю, они договор подписывают!
— Ага, — кивнула Юлька. — А ты-то чего радуешься?
— Да не. Прикольно просто.
— Очень прикольно, — буркнула девочка и вышла из кабинета. Возле кабинета русского языка брата не было. Юлька махнула рукой и достала из сумки учебник — повторять правила про корни слова.
— Тополькова! — окликнул ее кто-то. — Там твоего брата избили!
— Как избили? Где?
— В туалете на первом этаже лежит!
Юлька закрыла книжку и побежала вниз. Возле туалета собралась толпа человек в сто.
— В больницу позвоните! — заорал кто-то.
— Смотрите, сколько кровищи, — услышала Юлька.
— А он живой?
— Это кто?
— Что там, убили кого-то?
— А мне в туалет надо! Куда мне теперь?
— Поднимешься, ноги не отвалятся!
Юлька протиснулась между любопытными всех возрастов.
— Пальма, — позвала она.
Он лежал в лужице крови, светлые волосы слиплись в бурые сосульки, и все было в крови — и Пальма, и пол, и стены…
У Юльки закружилась голова. Она, совершенно растерявшись, опустилась рядом с ним на колени. И то, что в туалет бегут все учителя, школьный врач, директор, завуч, и все, все, все, она уже не видела. Она смотрела только на Пальму, а он расплывался за стенкой вырывающихся слез.
Я решил, что стоит обрадовать Пальму с Юлькой приездом бабушки и, покрутившись немного перед зеркалом, побежал к ним в школу. Я свистел "Отель Калифорния" и бежал прямо по той самой дорожке, по которой мы не так давно ехали на велосипеде. Иногда я переходил на шаг, особенно когда был припев — "Добро пожаловать в отель "Калифорния", город любит это место…", и так далее.
Возле школы столпилась уйма народа. Я не понял, что за митинг они там устроили и подошел поближе. Потом прорубился сквозь толпу и стал слушать, о чем они говорят. Пальма с Юлькой могут и подождать. Уроки кончаются в час, а сейчас только половина двенадцатого.
— А ты видел? — услышал я чей-то голос.
— Не, уже увезли…
— А я видел. Только чуть-чуть. Так жутко.
— Насмерть его прибили?
— Не знаю. Может, нет. Но здорово.
— А как его звать-то, ты помнишь?
— Не. Тополем вроде, но я не точно…
Промелькнуло что-то знакомое в их словах. Я насторожился. Мимо прошел высоченный парень с кинокамерой. Снимают что-то. Наверное, Пальма с Юлькой тоже где-то здесь. Надо поискать в толпе. В школе, кажется, никого нет.
— Как думаешь, жить будет? — снова услышал я с другой стороны и повернул голову.
— Ой, не знаю…
— А как его, ты сказала?
— Да имя такое странное…
— Итальянское… Пальмиро, по-моему. Да?
Меня что-то пронзило, как холодной сталью, прямо возле сердца. Я думал, так только в книжках пишут, и так не бывает.
— Пальма? — закричал я. — Где он?
— Где он, кстати? Куда его повезли? В морг?
В морг?!
— Не знаю. На "скорой помощи", с мигалкой. Наверное, в травматологическое. Он живой еще был.
Господи, что же ты делаешь с ним? Я не стал слушать дальше. В голове молнией пронеслась мысль: "в травматологическом!"! Я не раздумывал — я метнулся вперед и побежал. На остановку! Скорей!
Я никогда в жизни так не бегал. Я просто убивал себя, выжимал до дна, только чтобы успеть. Только чтобы успеть! Я не смотрел по сторонам, мчался, как полоумный, как сумасшедший, с одной только мыслью: "я должен успеть, должен, должен, должен!" Я задыхался и спотыкался, может быть, плакал, а может быть и нет… Иногда я падал, но в ту же секунду поднимался, бормоча под нос одну фразу "я должен успеть!", иногда я налетал на прохожих, пролетал сквозь них, но, честное слово, я не помню, было мне больно, или нет. Я вообще ничего не чувствовал, только повторялась в голове заезженная, как граммофонная пластинка, фраза: "я должен успеть…"