Но почему тогда, черт возьми, я сейчас мыкаюсь по кустам? Почему не порхаю бабочкой или хотя бы ползаю несчастной амебой, как предсказывали некоторые? А вернее, я сам? Бред это переселение душ! И про очередь к воротам ада я тоже зря думал. Ничего такого и в помине нету. А жаль, честное слово. Там бы хоть поговорить нормально можно было бы. А сейчас что?
А главное — непонятно. Все непонятно.
Почему я в самом деле здесь, а не где-нибудь там, где положено быть мертвым?
Почему я есть, а меня никто не видит?
Почему я такой один? Я что, один на всем свете умер? Не может такого быть. Я читал в какой-то книге, что люди умирают чуть ли не каждую секунду. И каждую секунду появляются новые. Как в песне — "Но ничего, ничего, погрустим и забудем, через время появятся новые люди…". Я не помню, кто эту песню пел. Я по радио слышал. Глеб смеялся, а я спросил его, чего он ржет. Он и сказал, чтобы я остался послушать. Прикольная песня.
Но дело не в ней, не в песне этой. Дело в том, что у меня куча вопросов, которые, похоже, навсегда останутся без ответов.
Стоп — как навсегда? Я что, буду вот так слоняться как неприкаянный всю жизнь? Хм… Всю смерть, то есть? Без конца?
Но ведь так не бывает. Все когда-нибудь кончается. И такая песня, кстати, тоже есть. "Но все когда-нибудь кончается, так лучше от любви уйдем сейчас, оставив незаконченный роман в парке на скамье". Что-то такое. Тоже хорошая песня. Про любовь, правда, так что немного не подходит, но суть, в общем-то, одна.
Меломан чертов. Плакать надо, а я песни пою.
Без конца — значит, бесконечность. Бесконечность — значит, холодно и страшно. Бесконечность — значит, навсегда. Глупое одиночество.
Не хочу. Не могу. Не надо!
Я лег в куст и повернулся лицом в землю. Я завыл. Просто лег и завыл, как собака. Я ни о чем не думал. Я понял, что чем больше я думаю, тем хуже мне становится. Вы никогда не поймете, как мне было плохо. Потому что хуже просто не бывает.
Я лежал так очень долго. Во всяком случае, я так думал. Потому что когда я снова начал соображать, рубашка и брюки здорово пропитались влагой, и я окоченел. Мне было так холодно, что оставаться лежать под тем же кустом я больше не мог. Я встал и задумался, куда бы мне пройтись. В голову ничего не приходило, и я пошел туда, куда меня понесли ноги.
Понесли они меня к рынку. Вообще-то я ненавижу рынок. Там вечно давка, полно народа, всегда всем чего-нибудь да не нравится. Жуткое место. Меня туда мама водила каждый месяц. И каждый месяц за новой рубашкой. Я мастер рвать рубашки. Или ставить на них неотстирывающиеся ничем пятна.
Мама, я не испорчу больше ни одной рубашки. Никогда больше не залью ее кетчупом, не порву рукава, не испорчу мазутом. Я буду самым хорошим. Буду отличником. И больше никогда не совру, честное слово, никому и никогда! Выучу немецкий, и английский выучу, и вообще закончу школу с золотой медалью, в лепешку расшибусь, но закончу. Только пусть все будет как раньше. Мам!
Я остановился у дороги. Мимо проезжали машины. Красивые иномарки и обыкновенные "десятки", "пятнашки" и другие знакомые машины. Не такие красивые.
Глеб рисовал очень красивые машины. Которых на свете еще нету. Не выпустили. Здорово было бы, если бы его взяли дизайнером куда-нибудь в автомобильную компанию. У нас в России были бы самые красивые автомобили. Честно, Глеб здорово рисует, я не преувеличиваю.
Какой же Глебка талантливый. Все умеет. Правильно, что отчим его любит, а меня нет. Я ничего не умею, мама моя родная, ничего совсем не умею. Какой ужас. Нет, на самом деле, я безголовый ленивый кретин. А чего я ждал? С чего бы мне быть таким, как брат? Я ничему никогда не хотел учиться, ссылался на то, что я неспособный, и ничего все равно не получится. Дурной я, а не неспособный.
Я сжал кулаки. Я злился на себя самого, и почему-то злился на эти красивые и некрасивые машины. Как будто это они виноваты в том, что я бесхарактерный тунеядец. Я мог бы злиться только на одну машину, бежевую "девятку", и то, если вдуматься, она не при чем.
Я быстро зашагал через дорогу, дождавшись зеленого света. Правильно Лебедев сказал, я всегда перехожу улицу очень осторожно. За исключением одного глупого случая, который стоил мне жизни.
Я побежал к прилавкам. Не так уж тут и плохо. Даже весело, оказывается, если ты сюда пришел не за чем-нибудь конкретным, а просто так. Мне навстречу шел навьюченный до отказа дядька. Он нес пять пакетов, и еще тащил здоровенную тренировочную сумку на плече. С его лба градом катился пот, так ему было жарко и тяжело. Я от души пожалел дядьку и пошел дальше. Следующие прохожие меня удивили еще больше. Это были три девчонки, на вид лет пятнадцати, старше меня. Одеты они были во все черное, черные майки, брюки и юбки, черные туфли и кроссовки. На одной был черный берет. Помада у них была тоже черная, я прямо офигел. И все черное, все-все! Я такое в первый раз видел. Я сначала думал, у них траур, а потом вспомнил, что у нас в школе есть такой пацан, не помню, как его зовут. Кажется, Веталь. Так вот этот Веталь тоже весь черный, как черт. Ванька Антонов сказал, что он гот. Я сначала не понял, какой еще гот. Хотел спросить у Ваньки, но звонок прозвенел, и он ушел. А потом я все забывал. Да и не особо интересовало меня все это.
Я улыбнулся. Наконец-то мне стало веселей. Я пошел туда, где обычно продавали кошек и собак. Я очень люблю животных, особенно кошек. У меня даже фамилия…. такая. У нас с мамой был кот. Давно-давно, когда я совсем маленький был. Но я его хорошо помню, он был большой, толстый и наглый. Мама назвала его Котовский, как како-го-то воина. Он по-моему, защищал молдавских солдат в Первую Мировую. Воина я имею в виду, не кота. Котяра наш умер лет семь назад. Достаточно давно. А другого так и не завели. Да и не хочется нового.
А на птичьем рынке здорово. Только непонятно, почему он так называется. Ни одной птицы я никогда не видел здесь. Зато кошек и собак много. Вон бабульки продают котят. Сколько себя помню, они все время здесь стоят с котятами, а цены на котят в прайс-листе колеблются от рубля до пятидесяти, не больше. Я один раз тоже так ходил, когда мне было лет десять. У меня полная корзина была котят. Какая-то кошка в подъезде родила. Их утопить хотели, а я сказал, чтобы их мне отдали. Мама, конечно, не разрешила дома держать сразу пять кошек, и я, вздохнув, понес их на рынок. Весь день стоял, а взяли только одного котенка, белого. У меня их осталось еще четверо. Я до позднего вечера стоял, пока все не ушли. Потом надо мной сжалилась одна девушка.
— Ладно, давай сюда свой детский сад, — сказала она. У нее была большая корзина.
— А вы их не утопите? — недоверчиво и устало спросил я.
— Дурак, что ли? — удивилась девушка. — Друзьям раздам. Иди уже домой, весь день стоишь. Я на тебя давно уже смотрю. Как тебя зовут?
— Кот, — ответил я.
— Так и зовут? — удивилась девушка. Я кивнул. Она улыбнулась.
— Ну ладно, Кот. Иди домой. Устал, наверное.
И я ушел. Устал я, и правда, как черт. Дома мама очень удивилась, что я сумел раздать всех котят. А я моментально повалился в кровать и сразу уснул.
Какая-то женщина продает вместе котенка и щенка. Котенок пятнистый, а щенок черный. Родословной, наверное, похвастаться не могут ни один, ни другой. Лично мне все равно, но породистых покупают чаще. Только что мимо меня прошли мама с маленькой дочкой. Купили рыжего персидского котенка. Я снова вспомнил, как с аналогичным "товаром" стоял здесь года три назад. Забавно.
А вон дядька-амбал продает овчарку, такого же пугающе огромного вида. Овчарка обалденно красивая, почти совсем черная, я таких раньше не видел. К мужику подошел парень в потертых штанах и весело спросил:
— Зачем собаку продаешь? Не жалко? Хорошая такая.
Парень погладил собаку по голове. Мужик скрипнул зубами и процедил:
— Не твое дело. Ты почем знаешь, хорошая она или нет. Покупаешь — бери. Нет — и не надо.
Парень хмыкнул, пожелал дядьке удачи и убежал. Я задумался. Жалко. Собаку жалко, не мужика. Она у него жила, считала его другом, а теперь он ее продает. А если не продаст, то, может, выбросит на улицу.