— Ничего не случится, — громко сказала женщина, но сказала как-то так, между прочим, ее не услышали или, в лучшем случае, не придали значения. — Взрослые люди, а такую ерунду принимаете всерьез, — продолжала женщина. Но она не существовала. Ее слова попросту не имели права быть произнесенными. Я это заметил, и понятно, что и остальные почувствовали то же.
Женщина, растерявшись, снова посмотрела на меня:
— Скажите, ну, скажите что-нибудь…
Я пожал плечами и отвел глаза от ее колючего взгляда.
— Скажите, — повторила она. — Должен же кто-нибудь сказать обратное… Сказать, что ничего с самолетом не случится. Видите, все испуганы…
— Не могу, — быстро отказался я, чтобы не привлечь к себе внимание остальных. «Я-то тут при чем? Кому-то еще покажется, что я участник этой странной затеи».
Женщина не отрывала от меня глаз.
— Скажите… Прошу вас…
— Не могу.
— Почему?..
— Просто не могу!.. Понимаете?.. НЕ МОГУ!..
Во взгляде женщины появилось что-то нехорошее, что-то такое, что особенно задевает мужчин.
— Я хочу, но не могу, — попытался я оправдаться. — Я могу только произнести слова. Но ведь за этим ничего нет…
Женщина, словно войдя в мое положение, сказала более мягко и дружелюбно:
— А вы попробуйте… внешность у вас солидная, вкушает доверие… может, слова подействуют… Должен же кто-нибудь возразить на те слова… Понимаете?..
— Произнести пустые слова?.. — уже разнервничался я.
Летчики были растеряны. Один из них собирался выйти. Поднялся легкий ропот.
— Товарищи, не шумите!.. И нечего злиться… По закону мы вообще не должны были лететь… Просто вошли в ваше положение… Очень вы просили… Наша смена давно уже кончилась… А вы тут хулиганите (под этим «хулиганите» он скрыл свое более серьезное отношение к происходящему, спрятал за этим словом свое состояние).
— Кто хулиганит?.. Мы-то тут при чем?.. — ухмыльнувшись, запротестовал пожилой пассажир. — Вы это виновнику скажите…
— А мне все равно, — надеясь под этим предлогом выйти из самолета, чуть улыбнулся летчик. Его товарищ, пребывая в полной неопределенности, растерянно выглядывал из пилотской кабины.
Летчик шагнул было к двери. Одна старуха уцепилась за его руку.
— Сынок, не уходи… ехать надо… все глаза проглядела… вас ждала…
— Ничего не случится, не бойся, — снова сказала моя соседка в сторону летчика, но и на сей раз слова ее как бы остались вместе с ней. Отчаявшись, она снова обратилась ко мне:
— Может, попробуете?
Еле сдерживая растущее раздражение, я смолчал.
В переполненном людьми самолете я ощутил поверхность и глубину предмета: оболочку, которая показывает, и глубину, которая творит. «Имеет ли слово свое ядро?» — подумал я с потугой на шутку в этой нелепой ситуации. Как может одно слово произноситься по-разному? В одном случае — лживо, пусто, в другом — истинно, мощно, самобытно, как выражение сущности, со своим собственным весом, слово, способное задержать самолет или поднять его в воздух…
— Вы же мужчина! Придумайте что-нибудь, — не унималась моя соседка. — Может, найдете того, кто сказал? Пусть теперь скажет обратное.
— Не может… — больше для самого себя умозаключил я.
— А переполошить-то весь самолет сумел!
— Не может, — повторил я. — Неправдой это будет… Он мог сказать только то, что сказал… А обратное он не может… Неправдой это будет.
Моя соседка, опешив, посмотрела на меня. Господи, поняла! Эта женщина удивительно все понимала…
— А что же нам делать? — уныло пробормотала она.
— Кто этот хулиган?! — фальцетом закричал мясистый молодой человек. — Пусть признается!.. Мать его…
Затем и он умолк, и начало проявляться некое мгновение, которое словно останавливало время, раздробляло ядро времени — эту далекую и невидимую мельчайшую частицу, в которой спрессована беспредельность… оно пожирало время и превращало людей в студень.
— Я вижу, вы меня ждете, — раздался звонкий голос в хвосте самолета.
Все оглянулись на голос. У входа в самолет стоял какой-то мужчина.
— Добрый день! — во всю мощь своих легких сказал он и, увидев множество направленных на него глаз, засмеялся: — Вы и впрямь меня ждали? Ну, если так, летим!.. — И прошел вперед, устроился в первом ряду, в свободном кресле за спинами летчиков.
— Теперь можешь лететь, браток, — снова сказал он с беспечностью ничего не ведающего человека. Некоторое время он, пыхтя и сопя, удобно устраивался — как будто располагался у печки. Потом, окончательно утвердившись в кресле, засмеялся и обратился к летчикам: