Мартирос провел рукой по лицу — щеки покрыты бородой, скулы резко обозначились… Природа в стране германцев чужая, новая, Италия осталась позади, лето кончилось, Томазо далеко, сам он голодный… и бог знает, что его ждет впереди.
Из-под ног Мартироса выпрыгнула кругленькая куропатка, Мартирос остановился, он мог вот так прямо, живьем, с перьями, с потрохами съесть, сожрать эту птицу. Он стал осторожно подкрадываться к ней. А птица словно издевалась над голодным Мартиросом. Она перелетала с кустика на кустик, щебетала и опять перелетала на соседний куст. Мартирос почувствовал, что с каждым шагом он делается все низменнее и хуже, он бы, конечно, предпочел с достоинством переносить свой голод, но он не мог сдержать себя и снова стал осторожно подкрадываться к птице. Под конец устал и от птицы и от своей бестолковой беготни за нею, лег на спину и закрыл глаза. Он успокоился немного и, когда снова поднялся, увидел перед собой рощицу. Увидел золото, золотые деревья, золотые листья, кое-где пробивался багрянец… Он приблизился наугад к одному дереву и опешил: перед ним была яблоня. Мартирос пошел дальше, в глубь рощицы, и увидел грушевые деревья. Плоды были такие крупные и гладкие, и их было так много, что они придавали дереву форму и определяли его вид.
Мартирос подошел к яблоне, обеими руками потянулся к отягощенной плодами ветке и хотел уже сорвать яблоко, но тут его схватили за руку.
Мартирос вздрогнул от неожиданности, повернулся посмотреть, в чем дело. За его спиной стоял высокий худощавый человек, мужчина. Бледное, прозрачное, как свечка, лицо обрамляла маленькая золотистая бородка, одежда его напоминала раскрашенную рясу и переливалась охрой и красным.
— Нельзя, — улыбаясь, сказал человек.
Мартирос машинально, движением головы переспросил: «Нельзя?»
Человек качнул головой — «нельзя». И, заметив разочарование на лице Мартироса, сказал:
— Оно любит, оно счастливо, не надо его тревожить… — и пошел между деревьями.
— Я голоден, — сказал Мартирос и, пошатываясь, поплелся за ним.
Они шли через сады. Это была страна фруктов, фруктовая держава, фруктовый режим.
Они вошли в еще более густой, совсем уже заросший сад, все здесь, казалось, было из пламени, все горело, переливалось, от плодов тянулись язычки пламени, они переплетались и, сделавшись одним огромным полыхающим пламенем, подавались в небо, стлались по земле, уходили в нее, потом снова возникали, вырывались прямо из-под ног и затевали новый пожар, начинали новую пляску… Среди этого всеобщего неистовства плодов, сквозь ветки и сквозь стволы проглядывала хижина причудливой формы, непонятно из какого материала построенная. Не из дерева и не из камня. Может, из фруктов? Не церковь и не дом, что-то непонятное, воскового цвета, окруженное золотисто-красным фруктовым пожаром со всех сторон. Мартирос и человек в пестрой рясе подошли к хижине. Из дверей и окон, с кровли — отовсюду выглядывали худощавые люди с улыбкой на лице, все в одинаковых пестрых рясах. Они трудились возле деревьев, гладили руками ветки, разглаживали листья, чистили их щетками… А ветки врывались в окна и двери, склонялись над кровлей, и дом, казалось, находился в объятиях деревьев. Это было царство деревьев…
Люди в пестрых рясах смотрели в сторону Мартироса.
— Гретхен… — повернувшись к дереву, позвал давешний знакомец.
Мартирос не понял, как это произошло, но он мог поклясться, что одно из деревьев посмотрело в его сторону.
«У них что, имена есть?» — хотел спросить Мартирос, но, пока собирался это сделать, человек в пестрой рясе снова позвал:
— Тереза…
Мартирос оглянулся, и его взгляд встретился с ее взглядом — то была стройная тоненькая яблонька.
— Она еще очень молоденькая… — сказал человек, — наивная и неопытная… — Потом погладил рукой соседний ствол. — А ему вот двести лет, это Иоганн… Это они здесь хозяева… мы только прислуживаем им.
Мартирос был потрясен всем увиденным, но голод по-прежнему давал знать о себе и беспокоил. И человек словно почувствовал это.