Отец семейства
Первое возвращение. 1938 год
Мисак приник к узорной решетке окна. Там, внутри, было темно.
Время самое неподходящее для возвращения. Люди спят. Конечно, спят и домашние Мисака. Придется ждать. После двух с половиной лет ожидания придется ждать еще одну ночь…
Мисак оторвался от холодных железных прутьев. Пошел по узкой улочке, обогнул дом. Вот и пекарня с ее ароматным запахом… В тот последний день он по пути домой купил здесь хлеб. И сейчас ему показалось, что не было его долгого отсутствия, что все еще продолжается и длится тот день…
Мисак вошел в пекарню.
На полках белел свежевыпеченный хлеб. На одной из пустых полок спал пекарь, весь запорошенный мучной пылью, в большой папахе со звездой.
Второй пекарь раскатывал тесто.
— Сколько? — спросил он, не глянув на Мисака.
— Четыре штуки.
Пекарь обернулся.
— Сразу видать семейного человека. Много ребят у тебя? — спросил он дружески.
— Двое, — ответил Мисак и потом спросил: — А где Никол?
— Какой Никол? — удивился пекарь.
— Работал здесь…
— Нет, брат, не помню такого. Дело-то у нас, сам понимаешь, артельное… Одного сюда пошлют, другого — в другую пекарню.
— Я рядом живу, — сказал вдруг Мисак.
— Из чужих краев возвратился? — спросил пекарь, посмотрев на чемодан Мисака, и зевнул.
— Да, — помедлив, ответил Мисак и вдруг удивился, что у пекаря, белого с головы до ног, такая черная тень.
Выйдя из пекарни, Мисак снова подошел к своему дому, заглянул во двор. Нет, ничего здесь не изменилось. Тот же запах стирки, те же покосившиеся балконы… Только сейчас этот до боли знакомый маленький двор показался ему еще более маленьким.
Задевая за влажное, развешанное на веревках белье, Мисак прошел через двор к дверям своей комнаты. Между ног шмыгнула кошка. Мисак зажег спичку. Дверь была заперта на замок и накрест заколочена двумя досками.
Мисак растерялся. Провел рукой по доскам, поднял осевшую на них пыль. Медленно, с тревогой в душе он подошел к раскрытому окну соседней комнаты, постучал по прутьям решетки: раздался тонкий звук, словно Мисак постучал не рукой, а железкой. В глубине комнаты что-то зашевелилось. Мисак постучал еще раз.
— Кто это? — послышался недовольный голос.
— Я…
— Кто это — я?
В окне показалось сморщенное лицо.
— Где они? — спросил Мисак, мотнув головой в сторону своей двери.
На сморщенном лице отразился испуг, и Мисак сказал:
— Не бойся… Это мой дом. Три года меня здесь не было.
— Не знаю, где они, — пробормотал человек со сморщенным лицом. — Я здесь не живу… — И отошел от окна.
Мисак огляделся. Кого же спросить? В чью дверь постучать в этот поздний час?
Напротив — квартира Петроса…
Мисак представил, какой шум вызовет там его появление. Но дверь, у которой он стоял, распахнулась, и в темноте проступила фигура человека со сморщенным лицом. Он был в нижнем белье.
— Я здесь не живу… — человек словно продолжал незаконченную фразу, — меня просили постеречь комнату. За это мне платят.
— Молотка не найдется? — глухо спросил Мисак.
Человек скрылся в темноте комнаты, потом вернулся и протянул ему клещи:
— А это на самом деле ваш дом?
Мисак не ответил, подошел к заколоченной двери, стал выдергивать гвозди.
Человек смотрел и удивлялся его ловкости.
Мисак отодрал наконец доски, толкнул плечом дверь… Она со скрипом подалась; наружу вырвался затхлый воздух покинутого жилья. Но каким бы неприятным ни был этот воздух, он все же таил в себе запахи знакомых вещей.
Мисак отдал спички человеку со сморщенным лицом и вошел в комнату. Ударился коленом о тахту — раньше она стояла не здесь. Человек тоже вошел в комнату, зажег спичку.
Стоял Мисак посреди комнаты, высокий, широкоплечий. Стоял и вглядывался в темноту. Человек со сморщенным лицом зажигал спичку за спичкой. Ждал, пока огонь коснется пальцев, потом вытаскивал из коробка новую спичку и зажигал ее от догорающей… Это занятие увлекло его. Пламя спички едва освещало его лицо, и нос, на котором кривились очки, казался бескостным, подвижным. Нижняя губа свисала над поросшим щетиной подбородком.
Мисак долго смотрел на очертания знакомых предметов, то проступавших, то исчезавших во тьме. Большого шкафа не было — Ермон писала, что шкаф продали. И никелированной кровати не было. Наверное, тоже продали. Об этом ему никто не писал.