Анне Владимировне и сейчас хотелось от души шлепнуть этого высокомерного молодца за его необъяснимую уверенность в том, что положенное Юпитеру, не положено быку. Ведь дочь-то ее никак не глупее многих молодых людей, да и образованнее иных будет. В этом уж родители постарались, особенно отец, надо отдать ему должное, лучших учителей нанимали для Сашеньки: французов выписывали из Парижа, англичанку из Лондона.
Теперь дочь свободно говорит на нескольких языках, и в знании истории Сашенька любого заткнет за пояс. А уж о литературе и говорить нечего! Она еще ребенком таскала книги из отцовской библиотеки, и Анна Владимировна тревожилась, как бы малышка не лишилась зрения. Так что этот самодовольный красавец напрасно думает, что чем-то превосходит ее девочку!
— Да разве женщина может вести себя в любви так же свободно, как мужчина? — простодушно удивился Оленин.
— А что ей может помешать? — Анна Владимировна уже закусила удила. — Мнение света? Так ведь некоторые вещи не обязательно выставлять напоказ.
— Но… — он явно пребывал в растерянности, — как же вы… Вы же мать!
— И что из этого следует? Что я должна запрещать моей дочери вкушать радости жизни, чтобы она вышла замуж совершенно неискушенной и стала настоящим несчастьем для супруга? Нет, мой милый Дмитрий Николаевич! — Она покачала пальцем перед его носом. — Эти времена давно прошли. Теперь я могу лишь посоветовать дочери, как избежать нежелательных последствий любви. Но ограничивать ее свободу… Разумеется, остаются какие-то рамки приличий, и необходимо их придерживаться. Но загонять Сашеньку в прокрустово ложе условностей света, я не намерена.
Оленин был совершенно уничтожен. То, что он до сего дня считал признаком истинной к нему любви, по словам Микульчиной, оказывалось не более чем шалостью молоденькой девушки. И вполне допустимой шалостью… Теперь его раскаяние в том, что он так откровенно пренебрег любовью Сашеньки, предстало перед ним лишь пустой тратой времени.
Это вызвало у Дмитрия досаду. Ведь до сих пор мысль о том, что его любит такая красавица, как Саша Микульчина, весьма тешила его самолюбие.
— Она еще замужем наскучается, — безжалостно добавила Анна Владимировна. — Так что пока пусть развлекается вдоволь.
— Выходит, я был для нее всего лишь очередным развлечением? — пристыженно пробормотал Дмитрий.
«Ага! Вот так-то тебе, голубчик!» — злорадно подумала Анна Владимировна. Женщина была рада, что ей удалось хоть таким, не совсем честным способом отомстить за дочь, которую в последнее время она не раз заставала в слезах. Настал и его черед терзаться и страдать.
Микульчина едва сдержала усмешку: «Ничего, ничего, пускай! Мужчинам страдания всегда идет на пользу. Душа развивается. Перестрадает вдоволь, глядишь, добрее станет. Уже другую девицу, может, и не обидит».
— Не переживайте, голубчик, — сказала Анна Владимировна с улыбкой и потрепала юношу по щеке. — Вы так молоды и так хороши собой. Еще много девушек отдадут вам свои сердечки. Смотрите, обращайтесь с ними поосторожнее!
И, довольная проведенным разговором, она пошла вдоль аллеи, помахивая кружевным зонтиком, который сегодня не приходилось открывать. Небо с утра немного хмурилось, и Анна Владимировна беспокоилась, как бы Сашенька с Орловым не угодили под дождь. Впрочем, от него всегда можно спрятаться под каким-нибудь старым дубом. Под его сенью бывает так уютно и романтично…
* * *
— Ай, дождь! — вскрикнула Сашенька, когда первые капли неожиданно упали ей на лицо.
Быстро стерев их ладонью, она повернулась к Орлову, который почему-то все время ехал чуть позади нее. Саша и не догадывалась, что ему доставляет неслыханное удовольствие любоваться ее стройной фигуркой. То, что Сашенька все-таки устроила эту прогулку, Михаил Антонович воспринял как знак примирения.
Они не произнесли ни слова о том, что произошло ночью, а Орлов дал себе клятву ни в коем случае не заговаривать о своих чувствах впредь.
«Она не против поддерживать со мной дружеские отношения… Что ж, я и этому должен радоваться! Любоваться ею, ловить ее улыбки, взгляды, жесты — какое наслаждение! Можно ли требовать от этой девочки большего?» — Он припустил за Сашенькой галопом.
Она торопилась укрыться под навесом, сооруженным посреди поля. В эти часы работников поблизости не оказалось, и это было большой удачей, поскольку Михаилу Антоновичу не хотелось, чтобы на них с Сашенькой кто-нибудь глазел. Раскрасневшаяся от быстрой скачки, она сама ловко соскочила с лошади и привязала свою Рыську к столбу.
Спешившись, Орлов промокнул лицо платком и подумал с тоской: «Как же она хороша. Сколько в ней жизни… И умница какая…» Сегодня у них уже вышел серьезный разговор о романах господина Тургенева, и Михаил Антонович был приятно поражен суждениями этой девочки. Она доказывала ему, что знаменитые «тургеневские барышни» не очень-то правдоподобны, слишком «картонны» и похожи одна на другую.
Поначалу Орлов не нашелся, чем возразить, потому что Сашенькино присутствие размягчающе действовало на его мозг. Потом он собрался с мыслями и попытался объяснить ей, что негодяй как литературный персонаж всегда интереснее и многограннее, чем праведник. Однако необходимо писать и светлые портреты, чтобы читателям, особенно юным, было на кого ориентироваться в жизни.
В итоге они сошлись на общей мысли, что языком Тургенева можно упиваться до бесконечности! И описания природы у него чудо как хороши. Так и чувствуешь запах влажной травы и омытой листвы…
Сашенька пришла в восторг от этого диспута и призналась, что ей давно уже не доводилось вести столь интересных разговоров.
— Волосы промокли, — засмеялась Сашенька и беззастенчиво распустила косу.
Ему захотелось зарыться лицом в эти темные струи, кудряво сбегавшие по ее плечам и груди, вобрать их запах. Дорого бы он отдал, чтобы расстегнуть эти маленькие синие пуговички на ее платье, увидеть белизну кожи, прижаться к ней губами. Орлов просто опьянел от своих фантазий…
Сейчас она была так близко. И никого вокруг, только кони тихо пофыркивают. Протянешь руку, и коснешься округлой упругой груди. Такой юной, еще нетронутой ничьими губами… Господи, каким счастьем было бы гладить это прелестное тело, которое еще не знает, какой огонь скрывается в нем!
Михаил Антонович поспешно отвел взгляд. Но Сашенька успела его заметить.
— Почему вы так смотрите на меня? — прошептала она, пытаясь заглянуть ему в глаза.
— Не спрашивайте, Саша, — вырвалось у него, — иначе я вынужден буду солгать вам.
— Не нужно лгать. Скажите правду.
— Правду? — ужаснулся Орлов. — Да смею ли сказать вам правду? Вы, пожалуй, сочтете меня чудовищем. Старым сластолюбцем. А я вовсе не таков, Сашенька. Просто я…
— Просто вы хотите меня поцеловать?
Откинув назад волосы, она посмотрела на него серьезно, даже требовательно. И Михаил Антонович не сумел солгать под этим прямым взглядом.
— Да, я хочу поцеловать вас, — выдохнул он и закрыл лицо руками.
Ему было стыдно за себя. Едва приехав в Петербург, он, недавно похоронивший жену, угодил с головой в омут новой, совершенно неожиданной страсти, и ничего не мог с собой поделать. Его желание было острым, мучительным, оно жгло его изнутри, терзало, мучило. И никто, кроме Саши, не мог облегчить его участь. Отправиться в бордель? Так он и поступал в последние годы, когда Елена была уже слишком слаба, чтобы дарить ему плотскую любовь. Но сейчас это принесло бы только минутное облегчение. Он знал это наверняка. Все его измученное существо просило только одной девушки — Сашеньки.
Он почувствовал, как ее влажные из-за дождя пальцы сжали его запястья. Орлов с трудом заставил себя поднять глаза. Сашенькино лицо оказалось совсем близко, так близко, что он мог бы губами собрать с него капли. Сдерживаясь из последних сил, Михаил Антонович прикусил изнутри губу. Но в этот момент Сашины губы внезапно коснулись его собственных, и у него перехватило дух. Руки девушки уже обвили его шею, и, касаясь губами его уха, она жарко зашептала: