В 1852–1853 годах вся семья, распродав имущество, постепенно собирается на английской территории острова Джерси (в Бельгии «рука» Парижа оказалась сильна), в вилле на берегу моря, и, сплоченная в несчастии, получает меткое название «святое семейство».
Вживаясь в роль пророка, Гюго неистово обличает власть Наполеона III, используя в литературных сочинениях агрессивные гиперболы в диапазоне от сатиры до крайних эпитетов негодования и проклятий. Желчью и гневом пропитана каждая строка, выходящая из-под его пера. Это не была отстраненная от образа его жизни литература, как ранее в период романтизма. Очевидцы свидетельствуют о резком изменении облика писателя. Он производит впечатление человека мрачного, полного грозной силы, выключенного из здесь-и-сейчас пространства и времени, устремленного во Францию, в ее будущее.
Период крайней ожесточенности (1852–1855 годы) прошел под знаком одержимости политической мотивацией. Впервые и единственный раз в жизни Гюго потерпел сокрушительное поражение. Бешенство было неистовым и долгим. Уединенное существование, оторванное от Большой земли, где он был сиятельным лицом, занимал одно из центральных положений в обществе, высвобождало энергию, которая раньше тратилась на светские приемы, собрания в академии, времяпрепровождение с любовницами.
Мы знаем, что в период кризиса обостряется мистическое восприятие мира. «Виктор Гюго, внимающий богу», — так подписал он фотографию того периода жизни, на которой запечатлен в экстатическом душевном состоянии. Страдания углубляют веру человека, которая противостоит очевидности, оберегая целостность личности. Гюго, с которым случались творческие видения вплоть до галлюцинаций, и раньше верил в таинство души, в восхождение человека от материи к идеалу, от неодушевленного мира к богу. Теперь же он практически погружается в мистический опыт, ежедневно в спиритических сеансах общаясь с душами умерших. Среди них были: Платон, Мольер, Шекспир, Данте, Байрон, Магомет, Иисус Христос, Исайя… Примечательно, что души великих полностью разделяли взгляды Виктора Гюго. Это ли не подтверждение — еще одно — его гениальности?
Род Гюго тяготел к безумию (пограничный гипертимический темперамент отца, сумасшествие брата, тихое помешательство дочери Адель). Моруа пишет, что можно было бы опасаться за рассудок Гюго (кризис мотивационной психической активности), если бы не ряд обстоятельств. Первое — выдающееся здоровье, отменная физическая форма, которую он постоянно поддерживал (пешеходные, верховые прогулки, плавание). То есть свойство сильного Человека Потребностного. Второе обстоятельство — трансформация отрицательно-эмоциональной энергии — дистресса — в литературном творчестве (сильный Человек Мотивационный). Третье — уравновешенность характера и здравый смысл (сильный Человек Целевой). С ума сошел другой постоянный участник спиритических опытов. Это случилось в 1855 году и послужило причиной к их прекращению.
1855-й — год союза Второй империи Наполеона III с Англией в войне против России. Испортив отношения с английским губернатором острова Джерси, Виктор Гюго переезжает на еще меньший остров Гернси. Роль Великого Изгнанника удается как нельзя лучше. Здесь, почти в одиночестве (семья постепенно разъезжается, не в силах вынести социальную изоляцию), он завершает и отправляет в печать (прошло десять лет, как он не публиковался) философские поэтические полотна с космогонической тематикой «Конец Сатаны», «Бог», «Созерцания», первую часть эпопеи «Легенда веков», в которой прослежен путь человечества в легендах, истории и религии. Вдохновляясь сравнением с великим Бонапартом, тоже островным изгнанником, Гюго, в ореоле тайны, вещает из таинственных далей таинственными пророчествами (апогей миссии «я — идеал»), отказываясь вернуться во Францию даже в год амнистии (1859).
К трехсотлетию со дня рождения Вильяма Шекспира Виктор Гюго пишет книгу, в которой исследует феномен гения. Отношение к ней современников выразил Р. Роллан: «Плохо скрытый тайный смысл книги сводится к следующему: Гомер — великий грек; Эсхил — великий эллин; Исайя — великий иудей; Ювенал — великий римлянин; Шекспир — великий англичанин; Бетховен — великий немец. А кто же великий француз? Как? Разве его не существует? Рабле? Нет! Мольер? Нет! Право, трудно догадаться. Монтескье? Нет, и не он! Вольтер? Фу! Так кто же?.. Стало быть, — Гюго!.. А что вы сказали о Вильяме Шекспире? Я говорил о нем столько же, сколько сам Виктор Гюго. Это великое имя послужило здесь лишь вывеской…»