И под подписью были наши фотографии, фотографии, которые я узнала, как те, которые Истон разместил в социальных сетях, только увеличенные и сделанные крупным планом.
Тихий сдавленный звук вырвался из моего горла, когда я почувствовала, что взгляды обратились к нам.
Я продолжала читать. Не могла остановиться. Я была приклеена к своему месту, не в силах поднять голову, мои глаза отказывались перестать воспринимать строчку за строчкой, подвиги Истона и мое собственное одобрение его поведения. Все разрушения, оставленные после нас. Аресты, заявления о разводе, публичные ссоры.
— Как они... как они... — я задохнулась.
— Мои социальные сети, — сказал Истон, и его голос звучал ровно, лишенный эмоций. — Я разместил сообщения из каждого сообщества, в котором мы останавливались с того дня, как покинули Лос-Анджелес.
Я чувствовала оцепенение, растерянность, тошноту от горя, мой разум кружился от того, сколько труда ушло на составление подобного списка. Я чувствовала, что все взгляды устремлены на меня. Осуждение.
Самые нежелательные.
Самые нежелательные.
Самые нежелательные.
Часть информации была в основном точной, а часть — совершенно безосновательной. Не то чтобы это имело значение. Кто бы это ни сделал, он потратил много времени и усилий, связываясь с городками, где мы были, от Калифорнии до Мэна.
Почему?
«Я был сосредоточен на мести.»
«Месть?»
«Да. Что плохого в том, чтобы отомстить, когда тебе причинили зло?»
Недавно сформированный комитет по связям с общественностью совместно с полицейским управлением Пелиона...
Он это сделал.
Трэвис сделал это.
Я почувствовала жар, головокружение. Усилился шепот людей. Я услышала свое имя и тон этого человека, полный презрения.
— Ну, они не похожи на людей, которых мы хотели бы видеть здесь постоянно, — сказал кто-то.
— Это кажется немного подлым, — ответил кто-то другой. — Но я согласен.
— Вы можете себе представить, какие проблемы они могут вызвать? — спросил кто-то другой. — Похоже, они уже начались.
— Какая грязь.
Я осмелилась взглянуть на Истона и увидела, что его взгляд сосредоточен на капитане пожарной части, который, склонив голову, читал бумагу, описывающую все грехи Истона. Взгляд моего брата опустился. Я уже видела это выражение раньше. Когда он сидел на тротуаре, двумя пальцами сжимая запястье нашей матери.
Это убивало его. И я наблюдала, как медленно умирает его душа. Снова.
Мой взгляд метнулся к ошеломленному лицу Трэвиса, и он, казалось, внезапно вспомнил, как двигаться, бросил оставшиеся листовки и двинулся ко мне.
Беги.
Только я, похоже, не могла этого сделать.
— Хейвен, — сказал он, его голос был почти шепотом, как будто ему было трудно дышать. — Я не знал, что ты будешь здесь.
— Да, очевидно, не знал, — сказала я, и мой голос прозвучал глухо и безжизненно даже для моих собственных ушей. Я подняла листовку дрожащей рукой. — Это ты сделал?
Он сглотнул, его глаза на мгновение закрылись.
— Я... нет. Я не печатал эту листовку, но это моя вина. Я попросил своего рекрута присмотреться к Истону. — Он взглянул на моего брата, затем отвел взгляд. — Я беру на себя ответственность за это. Но я не думал... — он резко выдохнул, проводя рукой по волосам, когда мое сердце медленно сжалось.
— Твоя... месть, — сказала я.
Его плечи опустились, и он умоляюще посмотрел на меня.
— Да. Моя месть.
Голоса начали повышаться по мере того, как все больше людей сплетничали о том, что они прочитали. Это выглядело плохо. Это выглядело ужасно. Я бы тоже на их месте не хотела, чтобы мы были частью этого идеального сообщества.
«Какая грязь».
Так и было. Мы были грязью, а в этом флаере не было даже и половины подробностей.
Истон сделал ужасный выбор. В моей руке был зажат список. Но я протащила его через всю страну из-за моих проблем, и он действовал так из-за этого. Я была эгоистична и легкомысленна. Ему нужно было остаться дома и выздоравливать, оставаться с людьми и привычными для него вещами, а я не позволила ему. Я была той, кто оставил за собой след из обломков на нашем пути. Я.