— А!.. — Он резко взмахнул рукой. — Садись, едем домой. Поехали, Тахир!
IV
За полчаса до этого Латиф на своей потрепанной «Волге» подъезжал к кишлаку. На заднем сиденье молча, будто воды в рот набрала, сидела Муборак.
На улицах кишлака было безлюдно, тихо, темно, хотя на редких столбах светились лампочки, прикрытые листвой деревьев.
Латиф задумался: ехать прямо домой или заглянуть сначала к дяде? Впрочем, с ним ведь Муборак, и не нужно, чтобы она знала о его позднем визите к Палвану. К нему можно и после зайти.
Подъехав к правлению колхоза, Латиф затормозил, обернулся к спутнице:
— Как себя чувствуете, Муборакхон?
— Спасибо, — отозвалась она и стала открывать дверцу.
— Я бы вас прямо к дому подбросил, да, глядишь, молодой муж подумает: «Откуда бы это в такой час?..» А? Ха-ха!
Муборак с грохотом захлопнула дверцу.
— Я слышала, вас называют трепачом. Теперь вижу: правильно называют!
Латиф успел только процедить сквозь зубы:
— Погоди ж ты, желтоклювая!..
…Старый, но все еще крепкий и внушительным дом Равшан-Палвана стоит на самом перекрестке. Сад и дом обнесены прочным высоким дувалом. Тяжелые, с железными бляхами, ворота теперь почти всегда на запоре. Ход — в калитку.
А еще совсем недавно, каких-нибудь два года назад, было иначе: ворота почти не закрывались с утра до поздней ночи, пропуская за день не одну автомашину. В те добрые времена люди со всего района — и не только района — охотно пользовались гостеприимством Палвана, хлебосольного хозяина, щедрого для гостей председателя колхоза. Кого только не перевидали за свой долгий век эти крепкие ворота!
Первое время после ухода с председательского поста Равшан еще пытался сохранять хотя бы видимость былого великолепия в доме. Созывал гостей, родственников. Но где там! Как говорится: «Сколько жеребенок ни старайся, с иноходцем не сравняешься». Заместитель, он и есть заместитель… И закрылись наглухо ворота, да и сам дом будто съежился, приник к земле.
Потому-то и Латиф, подогнав свою «Волгу» вплотную к самым воротам, вошел во двор через калитку. Внутри темно и пусто, лишь на айване [13] мерцал свет.
Не постучавшись, распахнув дверь настежь, Латиф вошел в прихожую, потом в жилую комнату. Здесь при неярком свете жена дяди, сухонькая пожилая женщина, поседевшая, но еще красивая, укачивала ребенка в колыбели.
— Ой! Кто это? — Она встревоженно поднялась. Узнав Латифа, села, успокоенная. — А я думаю, кто бы… Проходи, милый, присаживайся.
— Ну-у, кеннаи [14], чего пугаться-то? — развязно ухмыльнулся Латиф. — Были б молоденькой, другое бы дело… Тогда уж не попадайся какому-нибудь Латифу-чапани!
— Да и мне-то молодой ни к чему, — мягко улыбнулась женщина. — Только бы с моим стариком не разлучил всевышний!
— Вот это мне по душе! А дома старик?
— Он к Огулай ушел. Ох, да ты, верно, не слышал, какое несчастье…
— Слышал, будьте покойны.
Огулай — это мать Султана и Набиджана, тоже родственница, хоть и дальняя. Если Палван у нее — значит и другие родственники собрались там же.
Латиф хотел было прямо туда и поехать, но, подумав, решил оставить машину дома.
Матери он тоже не застал: младший братишка сообщил, что и она отправилась к тетушке Огулай.
До ее дома всего с километр, если по главной улице, но Латиф подумал, что ближе да и вернее будет направиться садами. Он перемахнул один дувал, потом еще один и вышел к тесному дворику, обсаженному многолетними вишнями. Полоса света падала из раскрытых дверей низенького дома. Взобравшись на дувал и раздвигая прохладные на ощупь ветки вишневых деревьев, Латиф довольно долго разглядывал освещенный двор и дом. Он увидел, как Нурхон, молодая жена Султана, подбросила углей в закипающий самовар; в полузавешенных окнах домика мелькали чьи-то головы. До слуха донесся знакомый низкий голос матери — Апы.
«Чужих вроде нет», — подумал Латиф и бесшумно спустился во двор. На цыпочках подкрался к Нурхон.
— Ай! — вскрикнула она и уронила чайник. — Вечно ты так…
— Кто там? — послышался из дверей властный окрик.
— Я, Латиф, не волнуйтесь.
— А, Латиф, заходи, дорогой! — Палван очень любил племянника — единственного сына своего давно умершего брата, любовался и гордился парнем: «Весь в меня! Такой же сорвиголова!..»
В дверях показался Султан. Сунув ему руку, Латиф шагнул в прихожую. Спотыкаясь о расставленные повсюду калоши, прошел в комнату.
Стены комнаты были увешаны не только обычными сюзане, но еще и полотенцами на колышках; это означало, что в доме лишь недавно появилась молодая невестка. На почетном месте, опираясь на подушки и разглаживая усы, восседал Палван, как всегда, подтянутый, несмотря на массивное туловище и плотную шею. Тюбетейка со сверкающими белизной узорами, будто надетая в первый раз, лихо сдвинута на висок. Рядом с ним сидела Апа.