Кроме них, в комнате находилась только Огулай. Она приткнулась в углу, напротив маленькой железной печки, в которой тлели щепки. Лица женщины не было видно — она вся закуталась платком, и только худые кисти рук застыли на коленях. Во всей фигуре и позе глубокая скорбь — так скорбит мать, потерявшая сына.
Огулай даже не шевельнулась, когда вошел Латиф.
— Ну, как там? — спросил его Палван.
— Да как… — Латиф махнул рукой и глянул на Огулай. — Заперли — и конец!..
Женщина вздрогнула, уронила голову в колени, плечи ее затряслись. Не глядя больше на нее, Латиф наклонился над достарханом — скатертью с угощениями. Обеими руками отломил кусок лепешки, намазал маслом. Подошедший Султан молча опустился на ковер рядом с ним.
— Ну, ладно, — едва прожевав первый кусок, заговорил Латиф. — Что было, то было!.. Я в районе говорил со знающими людьми. Они сказали: «Если у вас будет все в порядке, то, мол, и у нас тоже».
— А как же иначе! — громко и уверенно вставила Апа. — Как только докажем, что он первым полез в драку, избил ни в чем не повинных людей, так и делу конец!
— Думаете, сможем это доказать? — вполголоса спросил Султан, искоса глянув на мать, беззвучно плакавшую в углу.
— Как это не сможем?! — прикрикнула Апа. — Есть свидетели! Я сама видела через окно. Пусть попробует отпираться — до Верховного суда дойду!
— Так, так, — покивал головой Пал ван. Затем обратился к Султану: — В самом деле, племянник, ты крепко держись своих показаний. А то запутаешься — беда… Понял?
— Мудрые слова приятно слышать! — поблескивая маслянистыми глазами, довольно проговорил Латиф. — То же самое и знающие люди сказали. Так что, дядя, одним зарядом двух зайцев сможем убить: и Набиджана вызволим и председательское кресло к рукам…
— Глупец! — оборвал его Равшан и сам вздрогнул, точно от удара нагайкой. — Чтоб я больше не слышал таких слов! Дело не в председательском кресле. Дело в справедливости, понял? Глупец!
Никто не проронил больше ни звука. Палван секунду еще посидел, о чем-то размышляя, потом вскочил на ноги. У самого порога сорвал с бритой головы тюбетейку, хлопнул о ладонь.
— Запомните: я через этот порог не переступал, ничего здесь не говорил и не слышал!
Потом он надел тюбетейку, как прежде, сдвинув на висок, и добавил мягче:
— Хорошенько зарубите на носу: главное — свидетели!
— Будьте покойны, дядя. — Латиф многозначительно сощурил глаза. — Свидетели найдутся. Сам за это берусь!
— Ты? Глупец!
— Пусть! Но дело знаю.
— Глупец, — совсем уже ласково повторил Равшан. Затем обратился к Апе тоном приказа: — Сестрица, и ты запомни: отныне ты не й родстве с этой семьей. Иначе твои свидетельские показания и медяка не будут стоить. И все запомните: наши разговоры должны остаться здесь! «Верблюда видел?» — «Нет». — «Кобылу видел?» — «Нет». Вот так! А главное — свидетели! Понятно?
Снова никто ничего не сказал. И вдруг тишину нарушили громкие всхлипывания Огулай.
— Да вознаградит вас всевышний, дядя! — запричитала она. — Но только я никому не желаю зла. И председателю… А моего Набиджана пусть бог возьмет под защиту!
Опять воцарилась тишина. Огулай, немного успокоившись, заговорила ровнее:
— Да, дядя, я не желаю зла никому. Как старики говорят: «Не рой яму для другого, сам в нее свалишься…» А что от бога…
— Ну, заладила: от бога, от бога! — грубо прервал ее Латиф. — Не обтяпаем дело мы сами, расстреляют твоего сыночка!
Огулай пошатнулась, точно ее ударили в грудь, еще ниже опустила голову, мелко задрожали худые плечи. На пороге застыла Нурхон с кипящим самоваром в руках-
— Да, расстреляют! — любуясь эффектом своих слов, повторил Латиф. — Столько людей искалечил, а про Шарофат нечего и говорить — не сегодня-завтра отправится на тот свет. Думаешь, за это по головке погладят твоего любимца?
Палван нахмурил седые брови. Он один, может быть, понимал всю бесчеловечность того, что сказал Латиф, на секунду в глубине его души вспыхнула даже искра сожаления, но тут же погасла.
— Хватит! — проговорил вдруг Султан, угрюмо молчавший все время. — Успокойтесь, мама! И молчите. Не вмешивайтесь, если дело непостижимо для вашего ума!
Но Огулай не могла успокоиться, глубоко и горько всхлипывала, уронив голову и закрыв лицо ладонями. К ней подошла Апа, обняла за плечи.