Предварительное следствие, проведенное прокуратурой, установило следующее:
В день 1 Мая в колхозе имени XX съезда по случаю праздника был устроен обильный той [1], после которого вышеназванная Ш. Касымова обратилась к председателю колхоза Муталу Каримову с просьбой предоставить ей машину для поездки с группой друзей в город.
Председатель колхоза М. Каримов, очевидно, считает, что напряженный период развертывания полевых работ — подходящее время для прогулок, и разрешил поехать в город на дежурной машине (номер указан выше). Однако шофер этой машины Султан Джалилов заявил председателю, что не может ехать, так как выпил по случаю праздника. Председатель Каримов не обратил на это внимания и попытался в грубой форме, а затем с применением физической силы заставить шофера Джалилова выполнить распоряжение. Возник скандал, в ходе которого Каримов допустил рукоприкладство — схватил Джалилова за ворот, порвал рубаху. Поскольку Джалилов так и не соглашался ехать в город, председатель колхоза Каримов отобрал у него ключ от машины и передал его младшему брату Султана — Набиджану Джалилову. Названный Н. Джалилов, не имеющий водительских прав, повел автомашину и допустил аварию, последствия которой указаны выше.
Исходя из вышеизложенного, районная прокуратура констатирует: председатель колхоза коммунист Каримов М. допустил грубую безответственность, злоупотребление властью, рукоприкладство, что повлекло за собой катастрофу.
Следствие по делу продолжается. По его завершении материалы будут представлены Вам для решения вопроса о партийности М. Каримова.
Районный прокурор С. Джамалов».
Дочитав до конца, Муминов откинулся в кресле, снял очки, пригладил седые, поредевшие на темени волосы.
Мутала Каримова он видел дней пятнадцать назад — тогда они вдвоем наведались в предгорье, в долину Чукур-Сай.
Еще осенью прошлого года по инициативе молодого раиса [2] был прорыт пятикилометровый канал от родника Кок-Булак, и половина посевной площади в долине была засеяна озимой пшеницей. Весной вспахали дополнительно почти пятьсот гектаров под кукурузу.
Озимые начинали колоситься, а кукуруза, густая и сочная, росла буйно, как здоровый ребенок, вскормленный щедрой грудью матери. Тем временем в низовье долины уже шли вереницей машины со строительным материалом: председатель решил перенести сюда молочную ферму.
Муминову вспомнилось тонкое, дочерна прокаленное солнцем лицо Мутала, его темно-карие глаза, в которых таилась по-детски радостная, счастливая улыбка. Он был возбужден, в приподнятом настроении, какое бывает у молодых людей, когда им везет и дела идут хорошо.
Муминов любил Мутала. Он как-то сразу поверил в него, поверил, что тому под силу поднять хозяйство, на протяжении долгих лет не выходившее из прорыва. И, несмотря на то, что многие тогда были против выдвижения Мутала на пост председателя, он, Муминов, отстоял его, бросив на чашу весов свой авторитет первого секретаря райкома. После этого Муминов внимательно наблюдал за его работой и уже не раз с радостью убеждался, что тот оправдывает надежды.
Успехи Каримова на посту председателя были особенно замечательны еще и потому, что в кишлаке, где находился колхоз имени XX съезда, были живучи старые, родовые связи. И людям, которые годами подтачивали колхоз, наживаясь за его счет, удавалось при помощи этих связей скрывать свои нечистые дела. Мутал, кажется, сумел распутать и этот клубок. Честные колхозники воспрянули духом; они тоже поверили в молодого председателя и пошли за мим. И вот теперь, когда, казалось, в колхозе уже почти ликвидированы последствия упадка, случилось это несчастье.
Тяжело, горько! И вдвойне тяжело оттого, что ранена Шарофат. Не только Муминов — кажется, все, кто ее знал, с глубокой симпатией относились к этой энергичной, приветливой женщине, дельному бригадиру. Муминов с удовольствием беседовал с ней, часто бывал в ее бригаде.
Как же все это могло случиться?
Вспомнилась фраза из письма прокурора: «…М. Каримов, очевидно, считает, что напряженный период развертывания полевых работ — подходящее время для прогулок…»
Перед взором опять возникли темно-карие глаза Мутала, его счастливая улыбка, горделивая осанка.
«Так что же, друг, — мысленно обратился Муминов к Муталу, — и ты, выходит, зазнался?»