Он еще посидел немного, выпил наскоро чаю, кое-как успокоил женщин и встал. Мать Валиджана проводила его до калитки:
— Только на вас и надежда, дорогой Усто. Если вы его не побраните да не наставите на путь, никто больше не поможет.
— Не тревожьтесь, сестрица. Только бы Шарофат бог от смерти уберег, а живому все по силам.
Теперь уже совсем стемнело, на улицах, покрытых пылью, теплой и мягкой, точно мука, было безлюдно. Лишь издали, от клуба, доносились говор, смех и музыка.
Пройдя немного в направлении клуба, Усто свернул влево; улица выводила к холму на восточной окраине кишлака; у подножия холма раскинулось большое старинное кладбище, называемое Муким-Ата.
Улица пролегала через лощину, за ней, поднимаясь на холм, начиналась шоссейная дорога; по краям, за дувалами, — сады. Усто на минуту задержался у развилки, откуда дорога сворачивала к кладбищу. Далеко за горизонтом, не поднимаясь выше макушек тополей, блистал в небе срезанный диск месяца, будто кусочек льда. Сады и древние карагачи, окружающие кладбище, окутала синеватая дымка. Само кладбище сверху казалось входом в гигантскую таинственную пещеру.
Не впервые приходил он сюда ночью, но никогда все вокруг не казалось таким жутким. «Тут как взглянешь — помутится в голове и не у такого парня, как Валиджан!» — подумалось ему.
У входа на кладбище возвышались два древних тутовых дерева. У каждого из них в стволе зияло громадное дупло — такое, что человека три поместятся. И все-таки оба дерева каждую весну покрывались свежей листвой, а ягоды на них были удивительно крупные, золотистые, сочные.
Сторожем при кладбище служил дряхлый старик, одинокий, набожный; здесь он и жил. Сейчас Усто разглядел его под деревом; старик повесил тусклый фонарь в дупло и, сидя на корточках, перебирал четки. Оба старика давно знали друг друга. Обычно Усто выказывал знаки почтения этому бездетному немощному человеку, и тот ценил его внимание. Сторож плохо видел, но сразу признал Усто по голосу, когда тот поздоровался.
— Год мы не виделись, и вы сразу узнали. — Усто улыбнулся. — Замечательный слух у вас, отец!
— Слава богу, слух добрый. А вот не вижу — беда… Как здоровье ваше?
Усто ответил, поговорил со стариком о том, о сем, потом между прочим спросил о Валиджане. Старик сторож со вздохом покачал головой:
— Нет, здесь что-то не видел такого.
— Может, вам на глаза не попадался?
— Нет, нет. Я всех вижу, кто сюда приходит. — Старик помолчал, пожевал губами. — Да… Нет, нет.
— Ну, благодарю вас, отец.
И Усто собрался уходить. Но сторож сказал помявшись:
— Может, подниметесь на холм? Вон в той стороне, — он рукой показал туда, где шоссе проходило рядом с кладбищем. — Раза два я замечал: кто-то в темноте направлялся в ту сторону.
Усто показалось, что старик о чем-то умалчивает, возможно, побаивается кого-то: он замолчал, снова взялся за четки. Что-то здесь скрывалось… На другом конце кладбища — люди уже забыли об этом, а Усто помнил — в прежние годы сходились в полуразрушенный гробницах наркоманы, накуривались до одури все скопом. Не иначе, кого-то вновь потянуло к старому притону.
До шоссейной дороги оказалось километра полтора. У самой дороги Усто на минуту остановился. Верхушки холмов чернели на фоне темно-синего неба, точно купола гробниц и мечетей. Вдруг невдалеке вспыхнули фары автомашины.
«Наверное, Муминов, — подумал Усто. — На ферму едет. Надо бы ему рассказать…»
Машина приближалась, слышался какой-то странный грохот, дребезжание, точно катилась пустая железная бочка. Фары то вспыхивали, то потухали.
«Не похоже на Муминова». Впрочем, этот звук полуразбитой машины казался ему знакомым.
Когда машина подошла совсем близко, Усто вышел на середину дороги, поднял руку. Машина со скрежетом и лязгом подкатила вплотную, вздрогнула и замерла на месте. Свет потух, из кабины высунулась голова в кепке, надвинутой до бровей:
— Эй, человек! От отца в наследство получил дорогу? Ну-ка прочь!
Усто сразу признал голос.
— Ты, Латиф? Путь добрый! Откуда?
И шагнул к машине. На щитке мерцала лампочка, и при ее тусклом свете Усто разглядел на заднем сиденье еще одного человека. Валиджан! Он полулежал, склонив голову набок, но, видимо, не спал — папироска в углу рта вздрагивала, губы что-то бормотали. Даже на расстоянии ощущался смрад водочного перегара и еще тонкий сладковатый запах — запах наркотика.
«Так вот в чем дело! Ну, негодяй!..»
— Вы бы в сторону отошли, Усто-ака, — протянул Латиф не очень настойчиво и как будто с опаской. — А то мы очень уж торопимся.