Он был по-особенному спокоен, собран.
Муборак, тоже заметно похудевшая, наоборот, не успев войти, заехала, затараторила совсем по-женски:
— Ой, милая Шарофат, как ты нас всех напугала! Ужас!.. Места себе не находим…
Мутал только кивнул головой и улыбнулся тепло и просто, как умел всегда.
Они побыли с полчаса, рассказали, как дела в Чу-кур-Сае. И удивительно: рассказывали весело, то и дело вспоминали какие-то смешные детали. И ни словом не обмолвились о том, о чем с таким волнением говорила Каромат. Особенно старался Мутал. Как только Шарофат пыталась намекнуть, что у него дела идут неладно, он с новой энергией начинал шутить, вспоминал что-нибудь забавное.
Только когда прощались и Муборак вышла первой, — кажется, догадавшись о чем-то, — Шарофат задержала его руку и проговорила робко:
— Вы не беспокойтесь, Мутал-ака, я…
Мутал не дал ей кончить. Вскинув брови, спросил:
— А почему я должен беспокоиться, Шарофатхон?
Он глядел так ласково и грустно, как может глядеть давний, преданный друг, а может и любимый.
— Нет, серьезно. Я о Валиджане… — Шарофат смущенно отвела взгляд от его ласковых карих глаз. — Я говорила с ним.
Мутал снова опустился на табуретку и своими большими костистыми руками прикрыл слабую ладонь Шарофат.
— Послушайте, Шарофат, — сказал он тихо. — Мне ничего не нужно. Ничего! Мне достаточно того, что вы остались живы. Вы молодчина, слышите?
Шарофат показалось, что глаза его подернулись влагой. Наверное, только показалось. Не может быть, чтобы он плакал!
— Вы живы! Слышите? И мне больше не надо ничего! — повторил он. Потом быстро встал и вышел не обернувшись. Наверное, эта неделя не прошла даром — нервы сдали.
Шарофат посмотрела на его согнутую широкую спину и вдруг снова заплакала, тихо и счастливо.
XI
Палван приоткрыл калитку во двор, и Апа, расстилавшая одеяло на супе в глубине сада, выпрямилась, приветливо сузила свои чуть косящие глаза,
— Милости просим, заходите! Ждем вас.
Равшан прошел на почетное место, сел, подогнув ноги. Перед айваном жена Латифа, молоденькая, черноглазая, подбрасывала угли в самовар.
— Как там раис? — Апа мотнула головой в сторону правления колхоза. — Слышал он про телеграмму?
— Услышит, никуда не денется.
— Еще бы! Теперь секретарь обкома наломает ему хвост! — подтвердила Апа.
— Значит, с успехом тебя можно поздравить? — Равшан прилег, облокотившись па подушку.
— Успех полный! Сейчас все расскажу. Соберу только достархан.
— Оставь ты достархан! Сперва давай о деле…
— Что вы, как можно? — Апа засмеялась. — Ради такого случая не грех и барана зарезать. Латиф-джан поехал за Султаном.
Она сунула босые ноги в калоши, рысцой побежала на кухню, шурша подолом атласного платья, которое так и не сняла. На ходу крикнула невестке:
— Поставила в воду то, что я привезла?
— Сразу же поставила, — отозвалась та. Потягиваясь на супе, Равшан с довольной улыбкой разглядывал двор. Молодец Апа, умеет вести дела! Хорошо иметь таких родственников! И такого приятеля, как прокурор Джамалов.
Если говорить откровенно, Палван уже начал было терять надежду на успех, особенно после того, как Мутал выкрутился из тяжелого положения в Чукур-Сае.
Четвертого дня вечером Равшан сам был в долине, когда после недельного напряжения сил колхозники завершили все работы и мутные воды из шахт, наконец, потекли по новому арыку, по трубам через сухую речку.
Тут-то Палван еще раз убедился, что Мутал и Муборак тоже не простаки. Они заранее все подготовили так, что окончание работ превратилось в целое торжество. Полкишлака собралось за рекой, где были уложены трубы. Из района опять приехал сам Муминов. А когда вода, хотя и грязная, коричневая, с чёрной масляной пленкой, легко и свободно побежала по арыку и Мутал, по пояс голый и в закатанных штанах, грязный и обросший, вошел в нее, разбрызгивая мутную влагу, люди, эти глупцы-однокишлачники, начали в восторге кричать, хлопать в ладоши, бросать шапки к небу!
Особенно старался хитрый старый дервиш — Усто. Он даже плясал и замасленными ручищами обнимал своего друга Мираба.
Правда, он сам, Палван, тоже аплодировал, делал вид, что радуется, и тоже обнимал Мутала. Он был втайне доволен и тем, что послал на рытье арыка Латифа, чтобы никто не кинул в них камнем. Но в душе было темным-темно.
Равшан уже подумал было тогда, что делу конец, что игра проиграна. И вдруг вчера в кишлак опять приехал следователь, и все началось сначала.