В президиум выдвинули и Усто Темирбека. «Есть!» откликнулся он откуда-то из задних рядов, боком прошел на сцену и сел рядом с Муталом. На Усто белая рубаха с закатанными рукавами, из-за расстегнутого ворота виднеются крупные ключицы, обтянутые бронзовой коже».
Наконец Муборак открыла собрание:
— Товарищи, я думаю, прежде всего выслушаем председателя.
Мутал давно готовился к этому. И все-таки у него так заколотилось сердце, что он помедлил секунду, прежде чем встать. Но не успел, он открыть рот, как с места вскочила Апа. Обернувшись к залу и поправляя съехавший на сторону платок, она возбужденно заговорила, хотя слова ей никто не давал:
— Люди! Здесь присутствуют представитель обкома и наш районный прокурор товарищ Джамалов. Так вот я хочу спросить уважаемого товарища Джамалова: что же это такое?! Человек растоптал советские законы, совершил тяжкое преступление. А его, вместо того чтобы предать суду, избирают в президиум! Дают слово!! И мы должны его слушать!!! Что это такое, я спрашиваю?
По залу прокатилась волна ропота и разом смолкла, точно ударившись о берег.
Медленно, словно нехотя, в президиуме поднялся Джамалов. Седоватые волосы его уже отросли и правильное лицо приняло то умное, чуть задумчивое выражение, которое всегда располагало к себе. Однако сейчас Джамалов весь напрягся, чтобы не выдать своих чувств. Он с горечью видел, что следствие, которое он направлял так тонко, начало расползаться по швам, будто халат, сшитый неумелой рукой. Джамалов начал уже радоваться тому, что в общем он проявил осторожность в этом деле, что чутье и многолетний опыт не изменили ему. И вот вылезла эта Апа со своим глупым вопросом. Злобная старая ворона! Ничего не понимает, ничему не научилась…
— А почему бы и не выступить председателю перед колхозниками? — Джамалов принудил себя улыбнуться. — И вообще… пока вопрос о степени ответственности Каримова не решен окончательно, он имеет право выступать. Это Не против закона, прошу мне верить.
Мутал вышел к самому краю сцены. Теперь стал виден весь зал. Сколько глаз устремлено на него! И в каждой паре глаз свое: тут и сочувствие, и любопытство, и недоверчивое ожидание, и настороженность, и откровенная неприязнь.
— Товарищи, — начал он, — уже два года, как я работаю председателем…
— Знаем, как вы работаете!
Голос Латифа-чапани прозвучал задорно и звонко. «Опять выпил, безмозглый!» — отметил, сидя в президиуме, Палван.
— Знаем, дорогой раис-ака, о ваших заслугах! — опять выкрикнул Латиф. — К чему повториться? Переходите-ка лучше к делу!
Мутал не успел ничего ответить — в зале поднялся шум. Муборак подняла руку:
— Товарищи, к порядку!
Тотчас ее заслонила могучая фигура Усто.
— А почему это он не должен говорить о своей работе?! — зычным голосом спросил Усто, потом шагнул к Муталу и положил тяжелую руку ему на плечо. — Говори, брат, все! Все, что на сердце, выкладывай народу! А ты, — он нагнулся, пытаясь разглядеть Латифа, — а ты пока помолчи! Дадут тебе слово, тогда и запоешь, если есть о чем…
По залу прошелестел смешок.
Муталу от прикосновения сильной руки старика сделалось как-то особенно легко. Он почувствовал себя более уверенно.
— Ты поторопился, дорогой Латифджан, — заговорил он, поглядев сперва на Латифа, потом на весь зал, на задние ряды. — Я и не собирался говорить о своей собственной работе. Но раз об этом зашла речь, то скажу: какие бы ошибки я ни допускал, я никогда не пытался их скрыть. И сейчас я вышел сюда, чтобы говорить о деле, которое нас всех занимает, одну лишь правду.
Теперь воцарилась гробовая тишина. Только слышно было, как падают на землю недозревшие яблоки, когда кто-нибудь шевельнется на дереве.
— Я виноват в том, что разрешил Набиджану вести машину вместо Султана, — сказал Мутал. — Это причинило много горя и страданий людям и больше всех нашей Шарофат, ее семье. И еще тетушке Огулай. Я знаю и понимаю это. И все-таки я не мог принять и никогда не приму те обвинения, которые возводят на меня некоторые наши друзья…
Мутал нарочно сказал: друзья.
— Что касается труб, — помолчав, продолжал он, — то и здесь я не отрицаю, что допустил нарушение закона. Однако скажу прямо: я пошел на это сознательно. Потому что, если б не трубы — и колхоз и государство лишились бы урожая, который в тысячу раз дороже нескольких десятков труб!
Мутал немного подождал, не подаст ли кто реплику. Но все молчали. И эта глубокая тишина, насыщенная вниманием и сочувствием людей, теплом отозвалась в сердце Мутала. Он заговорил снова. Теперь он чувствовал себя спокойно и заботился лишь об одном: не сглаживать и не умалять свою вину…