Подвиг товарища ободрил десантников, полных решимости стоять насмерть.
— Это же мой земляк, наш комиссар, — неистово кричал Владимир, готовый броситься на помощь. Но его удержали сильные руки.
— Пусти, — закричал он, — пусти, говорю! — угрожающе взмахнул автоматом и только в эту секунду безумного возбуждения разглядел сквозь густую пелену пыли и гари Керсанова. — Разрешите, товарищ капитан-лейтенант, пробраться к той щели!
Посланный на подмогу засаде гранатометчик не добрался к ребятам, был убит, вражеская пуля сразила и другого. И вот третий.
Командир отстегнул от ремня противотанковую гранату, вложил ее в ладонь Ярова.
— Ну, давай, моряк, ни пуха…
Время клонилось к полудню. Сквозь дым, гарь, смрад с трудом пробивались солнечные лучи.
Последних слов командира Владимир не расслышал. Он юркнул под каменную глыбу, ужом пополз к цели.
Чтобы обезопасить свое продвижение к обороне «полосатых дьяволов», немцы взяли под перекрестный обстрел занятую моряками естественную траншею. И все, кто был там, вероятно, погибли.
«Теперь, — подумал капитан-лейтенант Керсанов, — уже и послать некого. Но и не воспользоваться такой возможностью нельзя. Раздавят нас всех». Он мысленно пожелал удачи парню.
На войне всякого подстерегает смерть. Но большинство умирает только раз. Лишь на долю очень смелых и отважных, сильных духом и здоровьем выпадает «умирать» еще и еще. А может, правильнее сказать, — выживать там, где вроде бы и надежды на это нет. Такую тяжелую долю судьба уготовила Владимиру Ярову.
Первый раз он взглянул в глаза смерти под Одессой. Новенький морской катер-охотник со свежей командой сопровождал танкер под Севастополем. В полдень на траверзе Тендровской косы на них свалились «юнкерсы». Первый бой! Очень уж верили, что пулеметной очередью можно сбить пикирующий самолет. Увлеклись и поплатились за неопытность: от взрыва бомбы катер задрал нос, вздыбился, стал на попа. Соседние катера, отбиваясь от самолетов противника, уходили за горизонт. До берега было минимум пять миль. Когда примерно часа через два он оглянулся, позади увидел лишь двоих (из восьми плывших следом). А берег — вот он, рукой подать…
Когда почувствовал ногами дно и попытался встать, потерял сознание. Как рассказали потом артиллеристы, притащившие его в блиндаж, волны накрывали моряка с головой и швабрили им пляж…
Укрываясь за глыбами, в расщелинах и зарослях, Яров стремительно приближался к каменному окопу. Если бы кругом царила мертвая тишина, то можно было бы услышать дружный вздох облегчения десантников, с тревогой наблюдавших за действиями храбреца. Их осталось немного, каждый знал, какая ждет его участь. Поэтому даже малейший проблеск надежды на лучший исход, появившийся в момент, когда Яров исчез наконец в расщелине, вселял уверенность, что новая фашистская атака будет отбита, а там, глядишь, подоспеет помощь.
Владимир огляделся, подобрал и сложил в укрытие валявшиеся тут и там гранаты. И вдруг увидел распростершегося Тагира в изодранной тельняшке. Показалось даже, что комиссар на какое-то мгновение приподнял голову. Но внимание Владимира уже привлекли надвигающиеся немецкие танки.
Владимир чуть приподнялся над каменистым укрытием и, целясь прямо в большой черный крест, бросил гранату. Она разорвалась, не долетев до цели и обдав броню градом осколков. Танк, все больше заслоняя горизонт, повернул налево, прямо к каменному мешку. Обозленный неудачей, Владимир метнул в него одну за другой две бутылки с огненной начинкой. Клубы дыма окутали раненую машину, языки пламени лизали ее стальное тело. Раздался грохот. Это взорвался бак с горючим. Громадное пламя с бурыми подпалинами взметнулось вверх и словно разом осело. Огонь жадно лизал металл.