С тех пор у Тагира и Гульсары появилось необъяснимое чувство, которое побуждало обоих чаще видеться, но подальше от людских глаз. Это не ускользало от наблюдательного Анвара и его всемогущей жены.
…И вдруг в один миг перед Тагиром раскрылась чудовищная тайна стонов и криков, доносившихся из комнаты, куда было запрещено входить кому бы то ни было. Увидев растерянную, измученную Гульсару, Тагир еле удержал себя, чтобы не броситься к ней, что-то остановило его. Очевидно, на юношу подействовало так внезапно проснувшееся и теперь оскорбленное мужское самолюбие. Он и раньше не питал сыновних чувств к родителям, а сейчас юноша сгорал от ненависти к отцу.
Тагир кинулся к двери, откуда только что вышла девушка, и в полосе света увидел потное, краснее лицо отца. Ярость ослепила юношу. Анвар криво улыбнулся, догадавшись, чем так взволнован сын, почему крепко сжимает рукоять кинжала.
— Остынь, сынок, — как ни в чем не бывало сказал отец спокойно, как будто к произошедшему не имел никакого отношения. — Такова воля аллаха. На то и создал он женщину, чтобы она услаждала мужчину. В Коране так и записано… Если сомневаешься, обратись к достопочтенному аксакалу мулле Торгаю, он подтвердит.
Юноша бросился на отца. Но его удержали мощные руки Умбета. Этот сильный, высокий человек был слугой бая Тапиева и часто сопровождал своего хозяина в деловых поездках. Выполнял Умбет и поручения бая Шарденова. Поэтому не случайно исполнителя приказов обоих баев называли слугой двух господ. Его всегда видели с засученными рукавами, словно он в любой миг готов был приняться за угощение или расправиться с неугодным. Сила его, казалось, не имела предела. Когда Умбет поднимал какую-либо тяжесть, его полное упитанное лицо не выдавало физического напряжения. Лишь иногда можно было увидеть градинки пота на лице, стекавшие из-под платка, который плотно облегал бритую голову Умбета.
— Отделай его, Умбет, — со злобой приказал Анвар, — так, чтобы всю жизнь помнил, как поднимать руку на родного отца.
Предательским ударом в живот Умбет свалил юношу. Камча засвистела в воздухе, полосуя крепкое молодое тело беспощадно и зло. Анвар же запер дверь, а ключи отдал своему слуге.
— Прекрати, негодный, — приказал Умбету Анвар, — рад стараться. Помни, что он мой наследник.
Что-то проворчав, Умбет отошел от Тагира, тяжело дыша…
Было это недели три назад. И вот сейчас отец, оставив гостей, сам позвал Тагира в эту потайную каморку. Он с любопытством осматривал крохотную комнатку. Его взгляд выхватывал из полумрака груду одеял и подушек, ковры, пушистые шкуры, медный кумган. Через зарешеченное оконце пробивались бледные лучики света.
— Дети наши не то, что мы, многоуважаемый Торгай-ага, не с таким уже почтением относятся к родителям, — возвратившись к гостям, сказал Анвар, явно взволнованный вниманием хитрого муллы. — Вот и мой Тагир, шалопай, причинил мне боль, но горечь его дерзких слов бессильна отравить мое доброе настроение. Блудник будет наказан, а наша отцовская участь — страдать за непокорных и беспутных сыновей, — пытаясь выиграть время и войти в роль весельчака-хозяина, как можно уверенно и спокойно закончил Анвар.
Его мучила беспокойная мысль, он колебался, рассказать ли своим верным сообщникам о подозрениях, терзающих его, или смолчать пока.
Недоверие к сыну, уличившему его в неблаговидных поступках и готовому в любую минуту отомстить отцу, тревожили его больше всего. Бешенство и злоба душили Анвара, но он был бессилен поправить положение. «Надо поговорить с Дилярой», — решил он, успокаиваясь.
Красивая, чернобровая, коварная, своенравная, выросшая в семье кокандского купца, в юности покорившая сердце Анвара Диляра оказывала на него магическое действие: успокаивала в беде, внушала уверенность, когда колебания и страх терзали молодого джигита. Она, казалось, великодушно прощала его любовные похождения. Он же считал ее колдуньей и боялся завораживающих глаз Диляры, трепетал перед этой женщиной, владеющей, казалось ему, тайнами магии. Не раз молитвами и с помощью трав она спасала его от тяжелых болезней. Оба всячески маскировали истинные чувства друг к другу обходительностью, лживыми признаниями и лестью.