Шел сороковой день с тех пор, как схоронили Ивана Ярова. От далеких наших предков пришел к нам обычай именно в этот день обязательно и печально-празднично отдать долг уважения навсегда ушедшему из семьи, но не из памяти.
Алексей Сергеевич Доронин помнил об этом дне, но в Марьевку свернул, пожалуй, не для того, чтобы поспеть на поминки, а из беспокойного желания проведать Елену Алексеевну.
Думал о жене, жить бы ей да жить. Чувствовал себя в вечном долгу.
Никто не вызывал ее в суровом сорок первом на призывной пункт. Пришла туда, твердо сказала: «Мой муж — на передовой, а мне отсиживаться дома? Не хочу!» Когда вручили предписание ехать в тыловой госпиталь, Клава запротестовала: «Только на передовую!» Настойчивость санинструктора взяла верх, и зимой сорок первого началась ее фронтовая жизнь: выносила раненых из-под огня, спасла сотни жизней.
В одном из ожесточенных сражений под Ленинградом Клавдия Ярова, рискуя жизнью, под ураганным огнем врага оказала медицинскую помощь тяжелораненому командиру части. В этот момент осколок задел и ее. Но она вынесла офицера в безопасное место.
После лечения санинструктор снова вернулась в строй.
Много солдат и офицеров стали ее побратимами, донор Ярова безвозмездно давала кровь им для прямого переливания. Ее опять ранило, когда вражеские самолеты бомбили санитарный эшелон. Из госпиталя попала в танковую дивизию, освобождавшую Ленинград. И здесь снова ранение, кусочек металла так и остался в ее теле. Судьба была снисходительна к фронтовой медицинской сестре Яровой, будто знала, что эта привлекательная женщина несет милосердие и спасение.
Но вот контузия. Врачи определили инвалидность второй группы.
— Главное, жива! — радовалась Елена Алексеевна, когда Клавдия возвратилась домой. В День Победы фронтовичку приходили поздравить родные, друзья, коллеги. По традиции надевала она парадный костюм с орденами Красного Знамени, Отечественной войны, другими боевыми наградами. На лацкане ярким пятном пламенел бант с медалью Флоренс Нейтингейл…
Эту драгоценную реликвию он бережно хранил, как воспоминание о вместе пройденном боевом пути. Там, под Ленинградом, когда наши войска рвали цепь блокады, Алексей Доронин и Клавдия Ярова, вспомнив суровые дни своей юности в Актюбинске, поклялись в верности друг другу, вместе встретили конец войны, а в День Победы зарегистрировали брак. А прожили-то рука об руку один-единственный год.
Воспоминания о той памятной победной весне всю дорогу не оставляли Алексея Доронина. Весна и Клава для него сливались воедино и в эту, предвещающую непогоду, злую поземку.
…Ночью небо ясное, спокойное, звездное. Давно не было такого чистого тихого неба. Алексей Сергеевич благополучно доставил груз к месту назначения, хотел заночевать в доме приезжих, но тут же бросил эту мысль. А как там Алексеевна? Отсюда до Марьевки рукой подать. Подарки старушкам который день лежат в машине, отвезти их все было недосуг, а теперь надо податься в Марьевку, да и сердце затосковало по Клаше. Каждая встреча с Алексеевной будила в воображении Алексея Сергеевича теплые воспоминания о Клаше, так рано и внезапно ушедшей из жизни. Без Клаши, любимой жены, одиноким и никому на свете ненужным почувствовал себя Алексей. Мать Клаши осталась одним-единственным на свете человеком, близким и родным. Поэтому, как только случай позволял, после рейса на стройку, что в километрах шестидесяти от Марьевки, непременно заезжал проведать Алексеевну. Все тепло, что осталось в сердце от любви к Клаше, отдавал ее матери, и поэтому старался навестить старушку в любой удобный момент.
Часто мешала непогода, весной и осенью — непролазная грязь на раскисших от дождей и таяния снега дорогах, зимой — слепящие глаза бураны и трескучие морозы. Зато летом Алексей делал немалые крюки, мчался в Марьевку, к заветному дому, в поездке мыслями уносился в прошлое, в молодость, к воспоминаниям о Клаше, к волнующим фронтовым встречам.
Сколько лет прошло, как Клаши не стало, время посеребрило его виски, когда-то пышную шевелюру, но не изгладило из памяти, не выветрило из сердца горячих чувств, нежных слов о любимой, жизнерадостной, искренней влюбленной в него Клаши. Это все, что осталось ему от нее. Детей у них не было, но была крепкая вера друг в друга, искренность отношений, они-то и делали их жизнь содержательной, красивой.
Алексей, как схоронил жену, жил один-одинешенек. Он привык к простому жизненному циклу: дом — работа. Одиночество для мужчины не мед, всякие мысли и намеки друзей о женитьбе отвергал, как никчемные и, более того, считал неприличными. Когда приезжал в Марьевку, первым делом приходил на кладбище, садился на скамейке у могилы жены, опустив голову, думал свою нескончаемую думу.