— Он наш враг! — стоял на своем Нестор.
— Он наш родственник, говорю! — еще больше ярился Монин-старший.
— Потому вдвойне опасный враг! — воскликнул Георгий.
Как тяжелая булава грохнул о стол свинцовый кулак Мамонта Ивановича. Из тарелок расплескался суп, на пол покатились чашки и ложки. Все ждали бурю, но Монин-старший, словно испугавшись собственного гнева, тяжело дыша, заговорил:
— Яйца курицу не учат! Кто в доме хозяин? Порочить свата не позволю даже сыновьям. На своих руку поднимаете! Ослепли от светлых идей… В доме заваруху затеваете, почтенного гражданина, состоятельного человека, родственника нашего врагом сделали! Царя свалили — мало, новые власти опять неугодны. Не знаю, от бога ли эти власти, но на то и власть, чтобы ее почитали, подчинялись ей! Иначе ж кто остановит, скрутит неразбериху в жизни?..
Он передохнул, но тут Георгий, воспользовавшись паузой, тихо сказал:
— Ты же, батя, сам Ачкаса…
Не успел договорить Георгий, как Мамонт Иванович поднялся и вышел из-за стола. Неясно было, что он собирается делать. Внешне спокоен, только глаза сверкают обжигающим блеском. В углу, уставленном образами, висела лампада. Мамонт Иванович медленно подошел к иконам и перекрестился. Что с ним? Набожностью он никогда не отличался. Потом погасил огонек лампадки и, вернувшись к столу, задумчиво произнес:
— На Ачкаса я поднял руку, как на злодея, грех на душу взял. Но ведь он не власть! Нечто я перечил, как вы, властям? Ни атаману, ни городскому голове, ни временному комиссару поперек пути не вставал, верно, и шапку не ломал перед ними. Есть они, нет их — мне от того ни лучше, ни хуже…
— Дай власть Ачкасам, они не посмотрят, что ты родственник, за нас с тебя три шкуры сдерут! — проговорил Нестор.
Погруженный в свои думы, Мамонт Иванович не слышал слов сына. Очнувшись от минутного забытья, словно сам с собой, он заговорил, ни к кому не обращаясь:
— Ведь и у Ачкаса сыновья тоже с фронта вернулись, живут тихо-мирно, никого не трогают, не баламутят народ. Почему это вам больше всех надо?
…День клонился к вечеру. В дверь постучали, Георгий подошел и открыл.
Вошел Тимофей Бочок, усатый, чернобровый. Ступал он мягко, неторопливо, говорил тихо, будто опасаясь, чтоб не подслушал тот, кому не след. Таким запомнился он Георгию еще в тот день, когда впервые пришел к брату. За ним ввалился шумный и грузный Мартылога-Мартыновский, под шагами которого скрипели лестничные доски, прогибались полы. По веселому приветствию «салям» Георгий безошибочно узнал Сакена Сейфуллина. Он был, как всегда, подтянут и элегантен. Мягкий, приглушенный голос Феодосия Кривогуза, вошедшего вслед за Сакеном, Георгий слышал на митингах. Среди пришедших он впервые увидел человека в тельняшке и матросской бескозырке. Это был Михаил Авдеев, присланный в Акмолинск ЦК партии большевиков и Петроградским Военно-революционным комитетом для организации отрядов Красной Гвардии.
Несколько позже прибыли Григорий Дризге, командированный омскими большевиками для создания в Акмолинске партийной организации, и Захар Катченко, уполномоченный Западно-Сибирского Совета крестьянских депутатов.
Большинство прибывших Георгий не раз видел в обществе своих братьев Нестора и Якова. Одна из встреч, состоявшаяся глубокой зимой, в декабре 1917 года, особенно запомнилась ему.
Когда по узкой лестнице все спустились в подвальное помещение, из которого был выход во двор, Нестор подозвал Георгия.
— Обо всем виденном и слышанном никому ни слова. Будешь дежурить возле сеней. В случае опасности стукни два раза в пол. У нас вечеринка. В полночь прибудет офицер. Впустишь по условному паролю. Он спросит: «У вас найдется седло?», ответь: «Да, с отличными стременами».
Нестор сошел вниз. Георгий, устроившись возле лампы, поставленной недалеко от окна, настороженно всматривался в темноту морозной ночи. Из ученического ранца достал брошюру, раздобытую у брата, на обложке прочитал слова: «Мир хижинам, война дворцам!» и стал листать зачитанные страницы.
Из подвала доносились еле слышные голоса. Совещание длилось уже несколько часов. Нестор, держа в руках бумагу, обвел собравшихся строгим взглядом.
— Это воззвание Комиссариата Степного края и Акмолинской области об установлении Советской власти…
— Директива, — поправил его Дризге.
— Откуда ты ее взял, товарищ Монин?
— Помог прапорщик Петров, комиссар Временного…
— Сейчас шутки неуместны, — строго заметил Дризге.
— Я говорю серьезно. Чтобы избавиться от меня и Феодосия Кривогуза, Петров под предлогом отправки на фронт выдворил нас из Акмолинска. Мы прибыли в Омск, встретились там с большевиками и получили это воззвание и директивы Омского Совдепа.