— Ладно, где нужно, разберутся, — примирительно сказал один из казаков.
— Мал еще, — снова вступился Хорешко.
— Ну, если не в тюрьме, пусть дохнут от голода на улице, — зловеще шипел Ачкас. — Фуколов всех вышвырнет из дома!
Оглушенный ударом по голове, Яков очнулся в тюрьме. В другой камере сидел Мамонт Иванович.
Через несколько дней Фуколов с помощью казаков вышвырнул из дома жену и дочерей Монина, имущество растащили, а что не представляло особой ценности, сожгли во дворе. Расправа была беспощадной.
Мамонт Иванович мужественно переносил издевательства и оскорбления. Как ошибался он, ставя в пример сыновей Ачкаса! Теперь только корил себя за свою доверчивость.
Следственную комиссию, от которой зависела судьба Мониных, возглавлял начальник тюрьмы старший урядник Сербов. Монин-старший держался с достоинством. Внимательно вглядываясь в лица присутствующих, он среди членов комиссии увидел Ачкаса.
— Коммунист? — спросил Сербов.
— Монины все большевики, — вмешался Ачкас.
— Они, кажется, твои родственники?
— Виселица им родня!
— Отвечай на мой вопрос, — приказал Сербов.
Мамонт Иванович молчал. Оправдываться он не собирался, так как не чувствовал за собой вины. Просить помилования у Ачкаса считал позором. Лучше смерть, чем унижение перед недостойными людьми.
— Ну?! — заорал полупьяный урядник и встал из-за стола. Он подошел к Монину: — Ты будешь говорить?
— Буду.
— Мы слушаем.
От Сербова несло перегаром.
— Поди сюда, Ачкас, — не позвал, а приказал Мамонт Иванович.
Сербов поманил рукой, и Ачкас трусливо подошел.
— Слушайте, сейчас все выскажу. Посмотрите на эти мозоли…
Пальцы, как клещи, железной хваткой вцепились в багровые шеи. Монин, скрипнув зубами, широко развел руки в стороны, потом с чудовищной, нечеловеческой силой сдвинул их, и, стукнув одна о другую враз обмякшие фигуры Ачкаса и урядника, бросил их на пол.
— Белогвардейская падаль! — не крикнул, а как-то прорычал Монин, тяжело дыша. Вбежавшим казакам, схватившим его за руки. Монин не сопротивлялся.
Ночью в камеру пришел пьяный Сербов. Под глазами налилась густая синева, на лбу вздулась огромная шишка.
— Раздевайся!
Мамонт Иванович неторопливо снял одежду. Во дворе тюрьмы его поставили лицом к стенке. Ему хотели связать руки, но он так сжал их на груди, что у двоих казаков не хватило силы их развести. В нескольких шагах выстроились солдаты тюремной стражи. Щелкнули затворы. Урядник скомандовал:
— Пли!
Раздались выстрелы. Мамонт Иванович покачнулся, но не упал. Он повернулся лицом к солдатам.
— Увести в камеру! — приказал Сербов.
Несколько раз выводили Мамонта Ивановича на расстрел, но ни признания, ни мольбы о пощаде вырвать у него не удалось.
Когда белогвардейцы были изгнаны из Акмолинска, Мамонта Ивановича освободили из тюрьмы. Комиссару красноармейской части, очистившей Приишимье от контрреволюционного отребья, Монин-отец сказал:
— Попал я сюда простым, темным мужиком, а ухожу коммунистом…
Пышная, темная шевелюра Мамонта Ивановича побелела, лицо избороздили глубокие морщины.
Судьба Нестора Монина и других членов Акмолинского Совдепа была трагичной. Им пришлось претерпеть в тюрьме неслыханные издевательства, многие были расстреляны или погибли в «вагонах смерти» Анненкова.
После очередной попойки Сербов, с ним несколько собутыльников, ворвались в темный карцер, где сидел Нестор.
— Сотворите ему распятие! — распорядился начальник тюрьмы.
Монина повалили на спину, один караульный сел на голову, другие прижали к полу руки и ноги. Палач так долго хлестал распростертое тело, что изнемог от усталости. Обрызганный кровью Нестора, Сербов кричал:
— Пой «Боже, царя храни!»
Превозмогая боль, Монин ответил:
— Его и так надежно хранят, без божьей помощи.
— Я тебя заставлю грызть пол, большевистская сволочь!
О дальнейшей судьбе Нестора рассказывает его сестра Вера Мамонтовна.
— Бандиты горели жаждой мести. Заводчик Фуколов привез в тюрьму цепи и предложил заковать в первую очередь Нестора Монина, Феодосия Кривогуза и Тимофея Бочка. Другим цепей не хватало. Белоказаки ездили по дворам и собирали даже металлические путы для лошадей. В тюрьме нашли кузнеца, он выковал из них «браслеты». Пробу сделали на Несторе. Затем заковали Феодосия Кривогуза, Тимофея Бочка и других. Кандалы врезались в руки и ноги, причиняли мучительную боль при малейшем движении. Когда к кузнецу привели матроса Авдеева, Нестор, Феодосии и Бочок едва могли стоять. Были закованы в кандалы и другие. Незакованной оказалась единственная среди арестованных женщина Елизавета Кондратьева.