Недели через две белогвардейцы задумали еще раз продемонстрировать свою силу, а заодно и припугнуть население города. С этой целью они решили повести арестованных в «баню», мол, полюбуйтесь, горожане, на своих бывших главарей.
У тюрьмы, в ожидании выхода заключенных, собрались их родственники, знакомые, соседи, просто любопытные. Наконец ворота были открыты и под конвоем 50—60 казаков с шашками наголо вывели арестованных в шеренге по четыре человека. Сытые лошади нетерпеливо танцевали под седоками, оттесняя хлынувших было к заключенным людей.
В толпе раздались крики гнева. Женщины плакали. Слышались потрясающие душу вопли матерей и жен арестованных. Закричала и я от ужаса.
В первом ряду шли Монин, Авдеев, Кривогуз и Катченко. Они улыбались и кивали нам. Нестор в порванном нижнем белье, на ногах какая-то деревянная обувь, руками поддерживал ножные цепи, верно, так было легче двигаться.
Чтобы продлить мучения, заключенных повели через весь город к Ишиму, в баню Гершмана, находившуюся далеко от тюрьмы. Зрелище было ужасное. Через некоторое время начальник конвоя, видя, что сочувствие собравшихся явно на стороне арестованных, дал команду разогнать толпу. Казаки нагайками избивали людей, однако кое-кому, в том числе и мне, удалось окольными путями добраться до бани.
Ни о каком мытье заключенных не было, конечно, и речи. Их там подержали немного и начали выводить. Мне удалось спрятаться. Поравнявшись со мною, Нестор показал на свои цепи: «Подарок Фуколова с его колодца».
Толпа сочувствующих стала еще больше.
Напуганные организаторы этого страшного «спектакля» усилили конвой и оттеснили людей подальше от колонны, направлявшейся к тюрьме.
Связь с тюрьмой мы держали через надзирателя Ивана Хорешко. Как-то в августе 1918 года он сообщил нам, что Нестора в 10 часов утра поведут на допрос в чрезвычайную комиссию по борьбе с большевизмом. Комиссия помещалась в здании мужской школы, через три дома от которого в то время мы жили. Таким образом, Нестора должны были вести мимо нашего дома. Мать, я, брат Георгий и две младшие сестренки вышли на улицу повидать Нестора. Вскоре со стороны тюрьмы показалось четыре всадника, между ними, все в том же изорванном белье, поднимая пыль кандалами, шел Нестор. Мы все плакали. «Сыночек, дорогой, что же они с тобой сделали?!» — закричала мать. Казак повернул коня к нам и, потрясая нагайкой над заплаканным, искаженным от горя лицом матери, со злобою проговорил: «Замолчи, старая, а то и тебе будет то же самое»…
Через несколько часов избитого и еле передвигающего ноги Нестора повели обратно в тюрьму. Увидев нас, он снова пытался улыбнуться. Это было наше последнее свидание. На другой день мы узнали от Хорешко, что допрашивали Нестора председатель чрезвычайной комиссии (бывший начальник тюрьмы) Ростов, начальник белогвардейского гарнизона Акмолинска Шохин, священник Добротин и член комиссии Ачкас. Закованного по рукам и ногам, они долго и безуспешно «убеждали» его отказаться от большевистских идей. В конце допроса к Нестору подошел Ачкас и сказал: «В последний раз спрашиваю, отрекаешься от большевизма или нет?» И когда Нестор тверди ответил: «Нет», Ачкас заявил ему: «Будешь первый повешен за скотобойней».
Однажды, в конце декабря 1918 г., когда я принесла передачу отцу, он сказал мне; «Передай матери, Нестора и Якова будут отправлять в Петропавловск».
Рано утром 5 января 1919 г. к нам в окно постучала жена Александра Ревшнейдера и крикнула: «Наших отправляют!»…
Кое-как, наскоро одевшись, мы бросились наперерез дороги, по которой увозили акмолинских большевиков. Спотыкаясь, часто падали, вновь поднимались, помогали обессилевшей матери, и снова бежали, не чувствуя ни мороза, ни боли.
Но вот метрах в пятнадцати проехали розвальни, из которых Яков крикнул: «Мама, мы здесь!» При этом показал почему-то себе на ноги. «Сыночки, дорогие мои, куда же вас уводят!» — сквозь слезы кричала мать, теряя сознание. Мы приводили ее в чувство и снова бежали за обозом, искали глазами дорогие нам лица. Нестора мы так и не увидели.
На всю жизнь запомнился мне этот страшный день, который нельзя и невозможно забыть.
Утром выяснилось, почему мы не смогли увидеть Нестора. Хорешко рассказывал, что в ночь под Новый год, т. е. за четыре дня до отправки наших, после новогодней попойки, в коридор тюрьмы пришел начальник тюрьмы Сербов, садист и палач. Он приказал вывести из камеры Нестора, раздеть его до пояса и положить на пол лицом вниз. После этого озверевший бандит обнаженной саблей бил по спине Нестора, вырезал несколько лент. Нестор лежал на каменном полу тюрьмы. В день отправки в Петропавловск его завернули в кошму и бросили в розвальни к ногам Якова. Поэтому Яков и показывал на свои ноги.