— Вот теперь я в полном вашем распоряжении, дорогие мои сестры во Христе. А это, — повернулся Паисий в сторону уполномоченного губземотдела, — блудный сын, возвратившийся в лоно святой церкви, раб божий Владимир. Прошу любить и жаловать…
— Милости просим, ваше преосвященство, в трапезную, нашего хлеба-соли отведать, — скромно потупя взор, произнесла игуменья Евдокия, и наблюдательным, тренированным взглядом чекиста уполномоченный губземотдела успел заметить, как вызывающе-дерзко молодая монахиня посмотрела в его сторону, произнося эти слова, обращенные к епископу Паисию. И почему-то сразу вспомнились слова особиста Старшевского о спрятанных где-то здесь, в монастыре, сокровищах, предназначенных для приобретения оружия. И снова подумалось москвичу, что уральские чекисты работают четко и, кажется, очень осторожно.
Владыка, хорошо изучивший кулинарные таланты матери-игуменьи и ее помощниц, с радостью согласился посетить трапезную, выразив уверенность в том, что присутствие раба божия Владимира в их благолепной компании и его участие в откровенной застольной беседе не будет лишним. При этом преосвященный Паисий как бы мимоходом заметил, что блудный сын, вернувшийся в лоно святой церкви, до ухода на фронт, на священную войну с проклятыми большевиками, служил в епархиальном управлении, ревностно выполняя свои секретарские обязанности, и считался примерным христианином. Уполномоченный губземотдела заметил, как при этих словах преосвященного владыки ярким румянцем вспыхнули щеки игуменьи и как лучисто сверкнули на какое-то мгновенье ее необыкновенно большие и выразительные глаза.
«Вы правы, товарищ Старшевский!», — с непонятным ему самому удовольствием и озорством подумал чекист.
В трапезной Паисий усадил уполномоченного губземотдела рядом с собой на мягкий удобный диван, и пока монахини под руководством своей матери-игуменьи накрывали на стол, уставляли его изысканными яствами, между главой уральского духовенства и его бывшим секретарем состоялась доверительная, совершенно откровенная (со стороны Паисия) беседа. Всегда полностью и во всем доверявший своему секретарю, архиерей принял за чистую монету рассказ раба божия Владимира о том, как после разгрома колчаковских войск в Сибири ему удалось скрыться, а вот совсем недавно вернуться наконец в родной Екатеринбург, поступить на службу в губземотдел.
Теперь приехал в Колчедан агитировать здешних крестьян за создание сельскохозяйственной коммуны или, в крайнем случае, товарищества по совместной обработке земли. И тени сомнения не вызвало у архиерея клятвенное заверение бывшего епархиального секретаря в том, что его служба в губземотделе — это вынужденная и очень удобная маскировка, а его душа, как и прежде, полна желания бороться с большевиками, и для достижения победы в этой борьбе он не пощадит даже жизни.
— Пути всевышнего, спасителя нашего, неисповедимы, — многозначительно проговорил преосвященный и поведал собеседнику, в преданность которого после этой исповеди уверовал еще более, о том, что в уральских городах и весях существует уже давно и действует с каждым днем все активнее и увереннее широко разветвленная контрреволюционная организация, конечной целью которой является свержение Советской власти и восстановление в России монархического строя. И уж совершенно неожиданным для чекиста было замечание епископа о том, что ему, бывшему и, надо полагать, будущему епархиальному секретарю, надо непременно вступить в эту организацию, внести достойный вклад в достижение поставленной цели и что он, Паисий, готов замолвить, где следует, слово за верного сына отечества и православной церкви.
Уполномоченный губземотдела многословно и величаво благодарил владыку за высокое доверие и готовность содействовать ему, недостойному, в достижении цели, превыше которой ничего не может быть.
Трапеза была обильной и продолжительной. На всем ее протяжении основательно захмелевший владыка снова и снова затевал разговор о благостном предназначении страданий за веру, царя и отечество, о райском блаженстве, ждущем тех, кто жизнь отдаст за други своя. А когда в сумерках уполномоченный губземотдела осторожно подсаживал грузного владыку в удобную архиерейскую карету, тот, обнимая бывшего и будущего епархиального секретаря, заплетающимся языком повторил несколько раз:
— Так ты, сын мой блудный, того, за игуменьей-то присматривай. Все, что обретено было с помощью господа бога, ей доверил. Устоит ли душа женская перед соблазном великим сим? А тебе, раб божий Владимир, верю, аки себе самому. Так что доглядывай и паки лицезрей… Ну, дай я тебя еще разок облобызаю. До скорого свидания. И да хранит тебя бог…