Выплакавшись, вскочила так проворно, словно ее подбросила с сиденья пружина.
— Мы должны уничтожить этого разбойника! — и кинулась к двери. Чекист ее остановил.
— Кто это «мы»? — спросил он, удерживая Евдокию за руку.
— Я и настоятельница!
— И она тоже… — он не договорил готовые сорваться с уст слова «хитрая мошенница»?
— Да.
— Владимирского не трогать! — приказал бывший епархиальный секретарь. — Тайник я возьму под надежную охрану. А вы ведите себя со своим избранником так, как положено. И постарайтесь узнать, есть ли у него сообщники, с которыми он пытается выкрасть клад? Кто они? Нужно также разузнать, с кем из бывших офицеров Владимирский наиболее близок. Ведь их может сблизить не только стремление похитить клад, но и участие в подготовке мятежа. Надо точнее узнать, на какой день готовится восстание. Все, что узнаешь нового о ходе подготовки, будешь сообщать мне.
— Все будет так, как вы приказываете, — покорно ответила игуменья, дивясь в душе разительным переменам, происшедшим за эти несколько мгновений в поведении и даже во всем облике уполномоченного губземотдела.
…На этот раз игуменья Евдокия ожидала епархиального секретаря в своей просторной приемной. Ни слова не говоря, поднялась ему навстречу, прошла, не задерживаясь, к выходу во двор и предложила ему следовать за собой. Они миновали обширный церковный двор, длинный ряд могильных крестов и остановились возле одной из келий. Евдокия тихо отворила дверь и жестом пригласила спутника войти. В густую темноту узкой длинной комнаты через маленькое зарешеченное оконце врывался пронзительный луч света. Келья была похожа на пыточную или тюремную камеру, какие довольно часто встречались в старинных монастырях. Под невысоким подоконником, словно тощие ладони иссохших рук, торчали какие-то крючья. «Не хватает только скелета, прикованного цепями к бетонному полу», — с усмешкой подумал чекист. Посредине комнаты во всю ее длину стоял узкий стол, накрытый черной суконной скатертью. Возле него — несколько табуреток.
— Через три дня на праздник Николая-угодника соберется «святая братия», — тихо прошептала игуменья, и чекист понял, что в этой келье назначено сборище контрреволюционного подполья.
…С установлением теплой, почти летней погоды участились наезды екатеринбургского епископа в Покровский женский монастырь. И каждый раз его сопровождала целая свита людей, мало чем напоминавших суетливых, смиренных святош, всегда группировавшихся вокруг высокопоставленных представителей духовной епархии. Держались они очень независимо, не высказывая в отношении преосвященного владыки никакого подобострастия.
Во время одного из таких посещений преосвященный Паисий долго и в высшей степени доверительно беседовал с уполномоченным губземотдела. Во время этой беседы, проходившей в присутствии людей, приехавших вместе с владыкой, Паисий несколько раз повторил, что должность епархиального секретаря до сих пор остается свободной и при подходящих условиях глава екатеринбургской епархии будет рад восстановить статус-кво. Вдаваться в подробности относительно подходящих условий архиерей не считал нужным, и чекист понял, что в среде заговорщиков успех контрреволюционного мятежа считается делом решенным.
— Можете считать себя членом нашей организации, — сказал в заключение Паисий уполномоченному губземотдела. — Ваше участие в генеральном совете, который состоится в ближайшее время, полагаем обязательным. О дне и месте, где соберется совет, вам сообщит мать-игуменья.
В тот год Николин день в Покровском женском монастыре, да и во всем Колчедане, праздновался особенно пышно. Уже за несколько дней до праздника в Колчедан начали съезжаться богомольцы, причем в числе их были и люди, которых ранее не видели в здешних местах. Архиерейскую службу владыка Паисий на этот раз провел с особым благочестием и подлинным вдохновением. После торжественного богослужения основная масса богомольцев покинула территорию монастыря, а те немногие, что остались, разбрелись по тенистым аллеям хорошо ухоженного монастырского сада. Некоторые, устав от долгого стояния в переполненном, душном храме, прикорнули на зеленых лужайках. С наступлением сумерек задержавшиеся в монастырском саду участники торжественного богослужения один за другим потянулись к каменному зданию с зарешеченными окнами, расположенному в глубине сада.