Но вскоре погоня иссякла. Услышав, что он застопорил, я унялся и сам. До того не люблю удирать, что не делаю это ни на шаг дольше необходимого.
Мы отдалились метров на пятидесят от брошенной сумки.
И тогда меня осенило. Он - чуток пережравший былой спринтер! Он вымотался, пока для моей дыхалки пробежки было едва на разминку.
Я пулей рванул обратно. Он помчался вслед на помощь своей педерастке, но не тем уже галопом. Метров двадцать еще удержался за мной, но у цели - мой гандикап уже в три плевка. Пнул желанную добычу по мокрому асфальту далеко вперёд и продолжал амок. Он сдал и орал мне вслед матерщину.
Теперь можно бы подобрать куш и спокойно рысить дальше: парк в достойном внимания радиусе всё ещё пустовал. Но улов не доставлял удовлетворения. Трудно было судить, кто выиграл. Нередко я отказывался от борьбы, когда та теряла смысл, однако на этот раз я боролся, но был побит и удирал. Неудержимо тянуло назад, драться ещё, но я задницей чувствовал, что такое кончится плохо. Не знаю как, но очень.
Он беспомощно разливался бранью через опухшие кровоточащие уста. У меня, в свою очередь, опять струился уязвимый нос: снова сломан вдребезги.
Нас разделяло метров сорок. Я расстегнул сумочку, не глядя вырвал горсть бумаг из кошеля, закрыл - и с разбегу кинул. Сдача упала на дорожке почти у его ног. Я обернулся и быстро пошёл, не оглядываясь, но, как только под прикрытием за памятником Упиту, дал газу. В канале умылся, вытерся кровавой курткой, запихнул её в мусорник, а потом уже в майке, неузнаваемым с расстояния даже моему спаррингисту - восемь километров: вдоль безлюдноватой набережной и через пустующий пешеходный туннель Островного в моё Задвинье, не взирая на плачевное состояние дыхательного прохода, спортивной трусцой - единственным доступным транспортом при моём-то клюве, неброско прикрывая его рукой перед случайными свидетелями. Хотя в ментовку фарцЮ не обратиться: довольным остался, притом как бы сам не на учёте за нетрудовые доходы...
Это была третья категория жертв.
Может возникнуть вопрос: а насколько же удачна моя охота в среднем?
Если работаешь семь-восемь дней в месяц, набегает три-четыре преследования, парочка нападений и половина успешных исходов. Как видишь, мил мой читатель, терпения это требует, но его мне не занимать. Зарабатываю сотни, а в тот раз было бы за тыщу, если б не сдача. Заработок откладываю в тайник, недавно опустошённый мотиком. Я скромный, не алчный, мама гордится своим перспективным хорошистом без ветра в голове, как у среднего ровесника, и не зря: теперь я коплю ей на ремонт дома. Только пока что не придумал, как ей это представить. Так что главное - спорт...
*
Шляюсь по обширному магазину, протискиваясь сквозь толпы людей, и машинально слежу за лицами, одеждой и чаяниями народа. По правде, работать в этот час было бы глупо, но во мне после триумфального кросса и спиртного пробудился дух настоящего охотника.
В основном закупаются только женщины и парочки. Обе группы клиентов мимо меня. Кажется - не ловля.
И вдруг я замечаю ЕЁ. Её уж точно никогда не забуду.
Она одета в чёрные матовые, развивающиеся брюки клёш и чёрный блестящий пиджак с огромными лацканами. Под пиджаком виднеется белая сетчатая блузка или хер его знает, как такой нерасстёгиваемый кусок одежды называется, а надо всем как накидка - светло-серый элегантный плащ. На ногах платформы. Каштановые волосы собраны пучком на затылке, но так, чтобы сбоку провисали тяжёлыми дугами через щёки. На плече - чёрная сумка-мешок в обалденно длинной лямище.
Весь её облик излучает естественное изящество, женственность и чувство достоинства, но никак не нахален или вульгарен. И на этот раз мне не кажется, что она как-то особенно богата: просто умеет себя подать.
Рядом - какой-то вялого вида бородатый самец. Так это то, что она признаёт мужчиной?! Ха! Как дал бы чуваку...
Они беседуют, смеются... Я больше не слежу за меценатами. Слежу за нею. Зачем?
*
Тогда я ещё не работал, только баловался. Позапрошлой осенью.
В девятом классе я уже не чувствовал себя мальчичком. Ростом метр семьдесят, в плечах развернулся солидно. Лишнего куска плоти во мне не было: всё тело жилисто и твердо. Двухпудовку выжимал без напряга. Отпустил длинную, лохматую гриву, обрёл низкий мужской голос, и умел ходить блатной походкой.
Как ни смешно, началось всё с бега.
Не всегда выпадало пробежаться по утрам, поэтому изредка я рысил и по вечерам, после зарядки. Случалось, что по тихой улочке или лесной тропинке, где вела моя трасса, шли одинокие женщины. Раза четыре, мне приближаясь, такая баба оглядывалась и принималась бежать. Зачем? Куда? Никогда не пойму. Я тогда уже одолевал девятку за тридцать шесть минут.
В первый раз я немало струхнул от того, что сударыня удирает. Пробежал мимо по возможности быстрее, сторонясь её лица. Мне было неловко. Во второй раз просто разозлился. На бегу ругнулся. В третий раз уже остановился и поиздевался. Меня бесило, что я не могу позволить себе просто-напросто бегать в тренировочном костюме бодрым осенним вечером, не чувствуя себя виноватым перед кем-то.
В четвёртый раз это была худо-бедно моложавая, со спины фигуристая женщина в модных вельветовых штанах и кроссовках, которая, в отличие от прежних шатких старух, принялась улепётывать так, что это уже можно было назвать бегом. Я молча взялся её преследовать. Не знаю зачем. Никогда бы не обратил на неё внимания, если бы она не вела себя так тупо.
Дело было на лесной тропинке. Темно. Некуда деваться. Я медленно приближаюсь. Очень медленно. Мне казалось прикольным, что женщина под тридцать скачет галопом косули как дура.
Тогда она поскользнулась и упала. Распласталась во весь рост через корни. Я был почти уже впритык. И пошло-покатило. Ужасный визг. Как она вопила!
Я перескочил через неё и унёсся во тьму со всех ног. Меня почти тошнило. Но что-то во всём этом было такое... манящее.
Это так волнующе, когда тебя боятся...
Вот тогда и я стал баловаться. По вечерам. Каков смысл баловаться по утрам: боятся ведь только вечером.
Мы, люди - всё же тупые твари. Когда я хотел, чтоб меня боялись и только, действовал по вечерам и в тихих уголках. И народ пугался. Когда работаю, слежу за людью по утрам и в более-менее людных местах. И - не боятся. Удобно.
Вечером после школы, изрядно поупражнявшись, я борзо одевался и махал в центр. Присматривал в центре приглядную молодую особу (только не шпингалетку: требовалась женщина со взрослым чувством собственного достоинства) и просто шёл. Шёл вслед. Руки в карманах, рассеянный взгляд вокруг, редкие громкие плевки на асфальт. Замечала меня весьма скоро. Это такое сладкое ощущение, когда дамочка начинает чувствовать, что за ней хвост! Она еще не уверена. Она время от времени оглядывается. Мне - пятнадцать. Ей - двадцать пять.