– Тиффани, Тиффани! Телефон!
Ну наконец-то, подумала я, зажигая последнюю свечу, это, наверное, Алекс. И не ошиблась.
– С днем рождения, Тиффани, – тихо сказал он.
– Спасибо! – Я слышала, как дождь стучит по земле и как в гостиной мои друзья поют «С днем рожденья». – Алекс, я так беспокоилась, где ты?
«С днем рожденья тебя…»
– Ну, честно говоря, я просто не мог решиться…
«С днем рожденья тебя…»
– Понимаешь, Тиффани…
«С днем рожденья, наша Тиффани-и-и-и…»
– … мне нужно тебе кое-что сказать.
«С днем рожденья тебя!!!»
Июнь
Не очень-то приятно, когда тебя бросают. Я имею в виду, что совсем не доставляет удовольствия, когда Его Величество Случай путает ваши карты. Особенно когда вам тридцать семь. Особенно когда вы думаете, что этот чурбан уже готов сделать предложение. Особенно когда вы рассчитываете, что через какую-нибудь пару-тройку месяцев или, возможно, даже недель вы торжественно поплывете к алтарю. О нет, быть отвергнутой – определенно не то, что я рассчитывала получить к своему тридцатисемилетию. Видите ли, я была убеждена, что Алекс собирается просить меня выйти за него: я помнила, что он хочет мне кое-что сказать. Но когда мы встретились на следующий день, он посмотрел мне в глаза и пробормотал:
– Я просто не могу решиться.
– Решиться на что? – спросила я, охваченная смутным предчувствием.
Мы сидели за столом у меня на кухне. Последовало молчание – ему было явно не по себе, но он старался выглядеть спокойным. Его полные, как у женщины, губы были плотно сжаты, каштановая челка сбилась набок. Я поймала себя на мысли, что челка ему не идет – с ней он похож на Тони Блэра. Тут он заговорил, и его речь потекла болтливой скороговоркой:
– Я-просто-не-могу-позволить-себе-обманы-вать-тебя-и-тратить-твое-время.
Ах вот оно что! Надо же. Вид у него был довольно удрученный. Затем он глубоко вздохнул, втянув воздух через нос.
– Видишь ли, я чувствую себя обязанным на тебе жениться, Тиффани. Я не хочу жениться, но понимаю, что ты хочешь именно этого.
– О, нет, нет, нет, нет. Я вовсе об этом не думала, – сказала я и отхлебнула глоток «Нескафе». – Честное слово. Мне и правда это в голову не приходило. Я вполне довольна и тем, что у нас есть. Свадьба? Боже упаси! У меня и в мыслях не было.
У него на лице отразилась смесь удивления и облегчения.
– О, ну, значит, я ошибся. Но, понимаешь, ты поглядывала на витрины ювелирных магазинов, заходила в отдел для новобрачных в «Питер Джоунс»,[5] просматривала свадебные почтовые наборы в книжных магазинах. Вот я и подумал, что ты… Я думал, ты хотела… В любом случае дело в том, что у меня и в мыслях не было жениться на тебе, Тиффани. Ничего личного, – быстро добавил он, – но, понимаешь, я не хочу ни на ком жениться. Вообще.
– Почему не хочешь? – спросила я, надеясь, что мой веселый вид замаскирует горестное разочарование.
– Я думал об этом и вижу множество причин, – сказал он. – Ну, во-первых, мне необходимо собственное жизненное пространство. Я никогда не жил вместе с женщиной. Мне противна сама мысль о том, что женщина… ну, понимаешь… будет рыться в моих вещах. И потом… самое главное, – он передернул плечами, – это мысль о детях. – Он понизил голос до заговорщического шепота. – Младенцы. Если честно, от одной мысли о них я делаюсь больным. Все эти крики и эти… м-м-м, выделения. С обоих концов. Не думаю, что смогу это вынести.
– Но ты же прекрасно ладишь с детьми, – осторожно заметила я, мысленно поздравляя себя с тем, что мне удается оставаться спокойной. – Твои племянники тебя обожают.
– Да, но я же вижу их не каждый день. Это совсем другое дело. И потом, они не доставляли мне хлопот, пока были надежно упакованы в пеленки.
– Но Алекс, – медленно произнесла я, – если ты никогда не хотел жениться, почему ж ты встречался со мной столько времени?
– Ты мне нравилась. То есть ты мне и сейчас нравишься, Тиффани. У нас с тобой так много общих интересов – я имею в виду, ты любишь ходить со мной по художественным галереям и в балет…
– …и в театр, – вставила я.
– Да, и в театр.
– И в оперу.
– Да, и в оперу.
– И на современные танцы.
– Да, да.
– И на лекции в Королевскую академию.
– Да, да.
– И на Лондонский кинофестиваль.
– Да…
– И на видеоинсталляции в Институт современного искусства.
– Да, да, во все эти…
– А также на всякие джазовые вечера.
– Я знаю, знаю, – сказал он, – но боюсь, все это зашло слишком далеко. Я не планировал ничего, кроме этого.
– Ах да, понимаю. Тебе нужна была компания. Девушка для сопровождения. Для разнообразных культурных мероприятий.
– Нет… мне и дружба тоже была нужна. Но как-то, ну… я почувствовал, что все складывается не так, как я рассчитывал, и решил, что настало время внести ясность. Мне жаль, что я расстроил твои планы, – добавил он, – но я просто не мог смотреть в глаза твоим друзьям.
– Все в порядке, Алекс, – сказала я, вертя в руках набор для вышивания крестом от Элизабет Брэдли со старинными розами, который он подарил мне на день рождения. – Я действительно ни о чем таком не думала. Пожалуйста, не расстраивайся.
А особенно не расстраивайся о том, что ты пустил на ветер восемь месяцев моей жизни! Я стиснула зубы. Конечно, ничего такого я не сказала.
– Боюсь, мне придется вычеркнуть тебя из списка лучших друзей и родственников, – сказала я.
– Конечно, – сказал он. – Я понимаю.
– Хочешь еще кофе? – спросила я.
– Да, – ответил он, уставившись в свою кружку со страдальческим видом. – Но знаешь что, Тиффани…
– Да?
Он выглядел искренне расстроенным. Очевидно, ему с трудом давался этот разговор.
– Ты знаешь, я не переношу растворимый кофе, – сказал Алекс. – Он плохо действует на мои вкусовые рецепторы. Я как-то приносил тебе очень хороший кофе – «арабику» из Алжира, в зернах. Ты не могла бы его заварить?
– Конечно.
Позже в тот же день, когда я сидела и ковыряла вышивальной иглой в полотне с розами, размышляя о своем новоприобретенном статусе одинокой женщины и о том, что меня саму можно назвать старинной розой, Алекс позвонил. По телефону его голос звучал напряженно и невесело. На одно безумное мгновение мне показалось, что он передумал.
– Да? – сказала я.
– Тиффани, я кое-что забыл сказать тебе утром. Сейчас, я знаю, ты на меня сердишься…
– Вовсе нет, – солгала я.
– Мне жаль, что я тебя разочаровал, но мне бы хотелось надеяться, что ты сделаешь мне еще одно одолжение.
– Да, – сказала я, – если смогу.
– Ты, наверное, злишься на меня…
– Слушай, я не злюсь, – огрызнулась я. – Скажи, что тебе нужно, а то я тут наволочку вышиваю.
– Ну, мне бы не хотелось, чтобы ты говорила обо мне всякое.
– Не буду, – сказала я устало. – Зачем мне это? Ты ко мне прекрасно относился.
– И я особенно буду благодарен, если ты не будешь рассказывать о том…
– О чем?
– Ну, о том, как мы познакомились… – Он запнулся.
– Ты имеешь в виду, когда я застала тебя в своей спальне надевающим мое самое дорогое белье «Дженет Риджер»?
Последовало неловкое молчание.
– Ну да. Тогда.
– Не беспокойся, – сказала я. – Конечно, я никому не расскажу. И о платье от Лоры Эшли тоже.
– Ты должна рассказать об этом всем, – сказала Лиззи, вернувшаяся из Ботсваны. – Кто давал ему право тебя бросать? Мерзавец. Да еще в твой день рождения. Ублюдок.
– Он не ублюдок, – поправила я. – Он хороший.
– Что в нем хорошего? – возразила она. – Разве хорошо говорить: «Тиффани, у меня в мыслях не было на тебе жениться»?
– Я уверена, он не считал, что поступает плохо, – сказала я. – Просто мне не повезло. Ему понадобилось столько времени, чтобы понять, что он не из тех, кто женится.
– Вот именно, что не из тех. Он самая настоящая баба, – сказала она со злостью. – Я всегда так думала, когда видела его суетливую девчоночью привередливость и его специфический утонченный вкус к мягким домашним вещицам. И то, что ты рассказала мне об… – она понизила голос до шепота, – …этом, так тебе было бы веселее с евнухом! Я имею в виду, Тиффани, что у тебя больше тестостерона, чем у него.
5
«Питер Джоунс» – большой лондонский универсальный магазин преимущественно женской одежды и предметов туалета.