– Не позволяй им больше водить себя за нос, – сказала Лиззи. – Будь стойкой.
И вот теперь я стойкая. Если они не делают предложение в течение пяти минут – все! До свидания! Или, возможно, в течение пяти недель. В чрезвычайных обстоятельствах и при наличии записки от родителей – в течение пяти месяцев.
– Поры у вас расширены, – сказала старая карга, стоявшая за прилавком с кремами, поместив передо мной увеличительное зеркало. – Просто огромные, – продолжала она. – Боюсь, это возрастное.
О, надо же. Если бы я знала, что они такие большие, предложила бы Филлипу использовать мое лицо для практики по шпаклевке.
Я купила три тюбика поросужающего крема (87 с половиной фунтов) и маленький тюбик увлажняющего крема – может мне кто-нибудь сказать, почему увлажняющие кремы выпускаются в таких маленьких тюбиках? – и отправилась домой. Потом я снова прочитала объявление: «Высокий, атлетический, состоятельный, чувственный ученый, тридцать шесть лет, ищет подругу, чтобы разделить веселье, любовь… и жизнь?» Вот это как раз то, что надо, думала я, быстро набрасывая письмо. Просто краткая информация о себе и фото для паспорта, а не специально снятое для знакомств – не хочу при встрече видеть лицо мужчины, вытянувшееся от недоумения. Внизу я черкнула просто: «Тиффани» и номер телефона, но без адреса, конечно, – просто на случай, если он вдруг окажется Высоким, Атлетическим Серийным Убийцей. Затем я запечатала конверт. Когда я наклеивала марку – самую лучшую, вестимо (не хочу, чтобы он думал, что я скупердяйка), – зазвонил телефон.
– О, здра-а-вствуйте, – произнес чей-то женственный голос.
Кто это, черт возьми?
– Здра-а-вствуйте, – снова прозвучал голос. – Это Тиффани? Тиффан-и-и Тротт? Это Питер Фицхэррод.
Господи, да это ж мужчина.
– Да, – ответила я удивленно. – Это я.
– А, хорошо, ха, ха, ха, ха! Лиззи Бьюнон дала мне ваш телефон. Ха, ха, ха, ха! Она мне много о вас рассказывала. Ха, ха, ха, ха! У вас очень приятный голос. Не могли бы мы встретиться с вами и посидеть где-нибудь?
Продолжение июня
Держу пари, что жена Питера Фицхэррода ушла от него к другому. Я ни капельки ее не осуждаю. И по телефону он разговаривал как-то обыденно. Не то что Высокий Атлет.
– Лиззи, почему ты сводишь меня с этим худосочным коротышкой? – спросила я ее по телефону.
На самом деле ничего такого я не спросила. Нужно быть тактичной с друзьями, которые из кожи вон лезут, чтобы помочь тебе выйти замуж.
– Лиззи, этот Питер Фиц-как-его-там, он вообще-то мужчина? – спросила я. – То есть очень здорово, что ты думаешь обо мне, и я действительно это очень ценю, но если уж начистоту, голос у него совершенно идиотский.
– Знаю, голос у него ужасный, но во плоти он намного лучше, – заверила она. – С ним определенно стоит встретиться. Стала бы я иначе его рекомендовать?
Мне пришлось поверить ей на слово, хотя я определенно предпочла бы голос Высокого Атлета. Держу пари, у него приятный голос. Ведь он читает лекции – студенты, должно быть, сидят как завороженные его гипнотизирующим голосом. Он должен получить мое письмо. Спортивный и умный – изумительно! Какие соблазнительные образы это вызывает: после сквоша – Шопенгауэр, после тенниса – галерея Тейт, плавание с обсуждением Солженицына, поход в горы с упоминанием в разговоре Хиндемита. После гольфа… подождите минутку. Только не гольф. Если он играет в гольф, мы расстаемся. «Нет, нет, иди играй, – говорила я Филлипу каждое субботнее утро. – Тебе необходимо расслабиться. У тебя ведь такая утомительная работа» (не то что у меня, конечно). К шести он возвращался, пройдя тридцать шесть – или семьдесят две – лунки. И то же самое в воскресенье. «Я сегодня чертовски хорошо сыграл, – говорил он, включая спортивный спутниковый канал. – Чертовски хорошо. Потрясающе. А что на ужин, Тифф?»
Нет, я принимаю твердое решение. Высокому Атлету не разрешается играть в гольф. Он может играть в теннис, крикет, крокет, футбол, хоккей, сквош, регби, бейсбол, баскетбол, бадминтон, настольный теннис, поло, он может заниматься итонским пятиборьем, серфингом, катанием на роликах, на водных лыжах, подводным плаванием, боулингом, скоростным спуском на байдарке, греблей, ралли. Он может кататься на горных лыжах, прыгать с парашютом, участвовать в мотокроссе, заниматься планеризмом и парапланеризмом, но если он играет в гольф, мы расстаемся. Мать Филлипа, которая не один раз побывала замужем, заявляла в своей обычной громогласной манере:
– Хорошо, что такие мужчины, как Филлип, играют в гольф, потому что иначе, – тут ее голос падал до конспиративного шепота, – ты знаешь, на что их тянет.
Еще бы. Как сжималось мое сердце, когда она говорила об этом. И позже, когда я наконец поняла, что он… какой иронией это казалось.
Сегодня вечером я встречалась с Питером Фицхэрродом. Вот как это было. Мы договорились встретиться в «Ритце» в полседьмого, и я заранее планировала свое спасение под предлогом выдуманного приглашения на ужин в четверть девятого. Мое первое свидание вслепую за пятнадцать с лишним лет! Что за эксцентричный поступок – идти в отель, чтобы встретиться с человеком, которого в глаза не видела. Но зато слышала, от чего не в восторге, – просто забавно посмотреть, действительно ли он такой противный, как я его представляла. «Светлые волосы», – сказала я о себе, намеренно избегая слова «белокурые». По его голосу можно было заключить, что он необычайно взвинчен, и я уже поняла, что он не в моем вкусе. Но оделась я тщательно – ничего из того, по поводу чего Филлип мог устроить ужасную суматоху, – просто миленький костюмчик и умеренное количество косметики (никакого крема под пудру – это так старит). Проскочив через вращающиеся двери, я увидела человека в дождевике, сидевшего у стойки ночного портье. Я взглянула на него, он взглянул на меня, затем вскочил на ноги, как крокодил, прыгнувший в воду с берега реки. Это был он. Полный энтузиазма.
– Здравствуйте, ха, ха, ха, ха! Вы, должно быть, Тиффани, – пропищал он, протягивая мне липкую руку.
– Как вы догадались? – спросила я. «Ритц» был по стропила полон тридцатисемилетними блондинками.
– Ну, ха, ха, ха, ха! Не знаю, думаю, вы просто выглядите похожей на ваш голос, – сказал он.
– Слава богу, что вы – нет.
Я как-то умудрилась не ляпнуть это, потому что Лиззи была права. Он выглядел действительно не так уж плохо. Рост около пяти футов десяти дюймов, вьющиеся каштановые волосы. Голубые глаза. Средняя комплекция. Строгий серый костюм. Хорошо начищенные черные туфли. Со вкусом подобранные серебряные запонки. Фактически очень-даже-ничего-и-почти-подходяший. (NB. На будущее: не судите о мужчинах по голосу.)
Мы сели в баре и заказали пиво для него и бокал белого вина для меня.
– Я, пожалуй, предпочла бы совиньон, а не шардоне, – инструктировала я официанта в манере «девушки из фешенебельного пригорода».
Господи! Я вдруг поняла, что стараюсь произвести впечатление на этого человека. Заинтересовался ли он мной? Ну, может быть. Его ужасающий голос снизился примерно на октаву и нервный, как пулеметная очередь, смех прекратился. Конечно, я не сидела с рассеянным видом и в оборонительной позе. Я мило ему улыбалась. Он, в сущности, совсем не так уж плох, думала я, надкусывая фисташку. Как жена могла от него уйти? Что за корова. Возможно, она верховодила в их браке, завела кучу любовников-латиноамериканцев, которых принимала в супружеской постели по трое за раз, и выходила из дому, только чтобы спускать все его деньги на наряды от Гуччи и Луи Вюиттона. Бедняга. Он, очевидно, прошел через ад. Необходимо возродить его веру в женщин. Я спросила его о работе, которая заключалась в том, что он планировал займы для южноафриканских стран. Он спросил меня о моей.
– О, реклама. «Начни свой день с яйца» и все такое! – воскликнул он восторженно.
– Да, что-то вроде этого, – ответила я, не вдаваясь в сложности с «Киддиминтом».