Я шагнула на Фулхем-роуд, где махнула рукой одинокому такси.
– В Айлингтон, пожалуйста, – сказала я. Водитель ничего не ответил, но посмотрел на меня как-то странно. И тогда я поняла почему: мое белое платье было заляпано кровью Салли.
– Всю ночь участвовала в резне, – сказала я беззаботно.
На самом деле ничего такого я не сказала. Я просто пробормотала:
– Ребенок… родился.
Затем села в такси, которое домчало меня до дому по пустынным улицам, а потом легла спать.
Я проснулась в одиннадцать и в задумчивости уселась возле своей гардеробной. Буря промчалась, и я снова чувствовала себя в безопасности. В моем собственном домике. Dolce Domum, подумала я радостно. Моем Любимом Доме. Затем я открыла почтовый ящик. Там оказались открытки с поздравлениями от Лиззи, Кита и Кейт и, к моей великой радости, почтовая открытка из Сан-Паулу. «Hola! Тиффани, – прочитала я. – Я счастлив. Я еду в Лондон. Я останавливаться у тебя, ладно? Мы пойдем танцевать сальса! Скоро увидимся, Тиффани. Adios! Хосе». Я улыбнулась и отхлебнула кофе, оглядывая маленький сад. Чертополох почти расцвел, выпустив крохотные голубоватые помпончики. На пионах из плотных зеленых круглых бутонов мучительно пробивались красные лучики. И белые колокольчики садовых лилий раскрылись, как маленькие зонтики. Все почти расцвело. Я представила, как вдыхаю их сладкий запах. Все распустилось: и розы, и дельфиниумы, и кустики, и деревца. Чем мне заняться? – спрашивала я себя. Я знала, что не могу работать, – мне нужно пойти куда-нибудь, где тихо и спокойно. Возможно, следует сходить в церковь, чтобы поблагодарить Господа за благополучное разрешение Салли от бремени, подумала я, одеваясь. Но решила пойти в Королевскую академию посмотреть искусство Древней Руси. Я прошла на Эссекс-роуд до остановки автобуса номер 38. Сев в автобус, я развернула газету, но не понимала даже смысла заголовков, по которым скользила глазами. Я уставилась в окно, не замечая ничего, видя только события прошлой ночи. Дикие крики Салли все еще звучали у меня в ушах, я ощущала тупую боль в предплечье от тяжести ее тела. Меня ослепил яркий солнечный свет, когда я вышла у «Ритца» и пересекла улицу. Элегантный внутренний двор Академии был пуст. Сейчас самое спокойное время. Прекрасное время для посещения.
Поднявшись по широкой лестнице с коваными перилами, я зашла внутрь и проскользнула прямо в заднюю половину здания. Я была слишком утомлена, чтобы подниматься по лестнице, поэтому вызвала лифт. Стеклянные двери захлопнулись, и я молча поплыла наверх, как будто в пузыре воздуха, на третий этаж корпуса Саклера. Он был почти пуст, если не считать небольшой группы студентов, внимательно разглядывавших картины на стенах. Я медленно брела от картины к картине, еле волоча ноги. Ясные, кажущиеся плоскими лица с огромными глазами и золотыми нимбами глядели со стен. У меня было такое чувство, будто не я смотрю на них, а они изучают меня. Все иконы были написаны темперой – Владимирская Божья Матерь с Младенцем Иисусом, длинноволосый Иоанн Креститель, держащий крестильный потир, пророк Илья, возносящийся в рай. Затем было множество изображений святых: святой Матфей, святой Николай, святой Петр и святой Павел, святой Георгий на великолепном белом коне. Я остановилась, чтобы прочитать пояснительную надпись на стене: «Величайший русский мастер Андрей Рублев творил в Москве и ее окрестностях между 1390 и 1430 годами». Средневековая Россия! Какие дикие образы возникают в воображении, но от икон, созданных монахами, воплощавшими свои молитвы в живописи, веяло спокойствием. Я стояла перед иконой Богоматери с Младенцем, лицо у нее было алебастрово-белое, слегка тронутое кармином; Младенец Христос ухватился за ее красное одеяние. Когда я стояла перед ней, мне казалось, что она смотрит на меня сокровенным взглядом, от которого в мою душу снизошел покой. Именно сюда мне и нужно было прийти, размышляла я. Меня это укрепило. Я нуждалась в этой поддержке. Потом я вышла на улицу и села на ступени лестницы. Я прислонилась к опоре, закрыла глаза и сидела так, глубоко дыша, под монотонный шум автобусов и автомобилей. Вдруг раздалась пронзительная трель мобильного телефона. О господи. Снова этот телефон. Почему я его не выключила? Я нажала кнопку.
– Алло, – сказала я. – Да. Да, это я. О, здравствуйте. Спасибо, – добавила я со смехом. – Как вы узнали? Я дала? Совсем забыла об этом. Как вы поживаете? Хорошо. Да, у меня все хорошо. М-м-м – с ребенком все прекрасно. Он родился прошлой ночью. Да, Салли чувствует себя хорошо. Все прошло отлично. Десять часов. Не слишком плохо. Да, я немного устала. Нет, никаких швов. Нет, и без обезболивания. Да, очень смело, правда? И я не упала в обморок. Челси-Вестминстерская. Очень хорошо. Замечательно. Да, я действительно предпочитаю роды в больнице. Ну, потому что «Главные производители это рекомендуют». Вес около восьми фунтов. О нет, пока еще не решили. Что-нибудь начинающееся на «Л». Людовик? Ну, вполне возможно. Леонардо? М-м-м, может быть. Где я сейчас? В Королевской академии. Смотрела иконы. Сижу снаружи. Ну, почему бы нет? Мне необходима перемена обстановки. А вы чем занимаетесь? Пакуете вещи? Сейчас? А почему? Куда вы едете? Не уезжаете из Лондона? Что? Заглянуть сейчас? Но я не знаю, как к вам пройти. Вы мне скажете?
Я поднялась, прижимая мобильник к уху, сердце у меня бешено колотилось.
– Да, да, я слушаю, – сказала я. – Продолжайте говорить… хорошо, я сейчас выхожу из двора Академии и поворачиваю налево… иду вдоль Пиккадилли, и сейчас передо мной «Фортнум энд Мейсон», прохожу мимо здания общества «Альянс энд Лейстер», оно от меня слева, и вижу на другой стороне улицы «Хэтчардз». Что? О, подождите секунду, я не слышу вас, думаю, нас прервали… Ладно, сейчас я прохожу мимо… что? Идти налево?
Я остановилась перед табличкой, которая гласила «Олбани-Корт-ярд W1». Здание из коричневого кирпича в стиле эпохи Регентства, с высокими сводчатыми окнами и белым портиком-входом. Должно быть, я проходила мимо него бессчетное множество раз и не замечала. Я вошла в здание и, ступая по украшенному фестонами полу, миновала помещение привратника и прошла в Олбани. И очутилась словно бы в другом мире. Здесь, в сердце Пиккадилли, – просто невероятно! – стояла монастырская тишина. Мои шаги гулко раздавались в этой тишине, я прошла мимо мраморной таблички, возвещающей, что здесь жили Балвер-Литтон, лорд Байрон и Гладстон. Затем я прошла по коридору с белым сводчатым потолком, словно сохранившему до сих пор пьянящую университетскую атмосферу. Я почти видела профессоров в ниспадающих одеждах. Слева и справа наверх вели лестницы, обозначенные буквами алфавита.
– Под какой вы буквой? – шепнула я в телефон. – Р2? – Ну, а я сейчас прохожу мимо D…
Я прошла вперед до конца коридора, затем свернула направо.
– Я уже подхожу, – сказала я, ступая по истертым каменным ступеням. На первой лестничной площадке была одна-единственная синяя дверь с молотком в виде дельфина и белым номером Р2. Мне не пришлось стучать.
– Здравствуйте, Довольно Успешный.
– Здравствуйте, Тиффани Тротт. Как приятно вас видеть. Входите. Тиффани…
– Да?
– С днем рождения.
– Спасибо. Откуда вы знаете?
– Вы мне сказали. Когда мы первый раз встретились. Вы не помните? Мы тогда говорили о знаках Зодиака. Среди всего прочего.
Он ввел меня в гостиную – и я ахнула! Она была огромной, с потолком не менее двадцати футов высотой и наклонным окном во всю ширину стены.
– Как здесь интересно! – сказала я, осматривая прекрасную мебель, абиссинский ковер на полу и картины на стенах в позолоченных рамах.
– Довольно любопытное место, – сказал он. – Здесь обитали знаменитые люди – Стэмфорд Раффлз жил какое-то время. Теннесси Уильямс жил по коридору напротив.
Повсюду стояли картонные коробки и чемоданы. Процесс укладки и упаковки был в самом разгаре. Довольно Успешный снимал со стен картины и одновременно разговаривал со мной.