И в облаках, искушая
Смелостью гибельный рок,
Птичья летящая стая
Ищет пути на восток.
Смотрит в пространство пустое:
Неодолимо оно.
Сердце мое слюдяное,
Бедное светом окно!
2. «Хмуро надвинув наличник…»
Хмуро надвинув наличник,
Путь часовой сторожит.
Мимо столбов пограничных
Заяц не пробежит.
Зверю и человеку:
— «Стой!» — сиянье штыка.
Ветер сухой через реку
Низко несет облака.
В снежную русскую вьюгу,
В зимнюю трудную мглу,
Брату родному, другу:
— «Стой! Пропустить не могу!».
3. «Ветром холодным, снежным…»
Ветром холодным, снежным…
— Бьется шинель на ветру…
Снегом пушистым, нежным…
— Ближе к огню, к костру…
— И над полями пустыми
Громче, все громче, ясней
Слышится чудное имя
Будущей славы твоей.
4. «Россия! С тоской невозможной…»
Россия! С тоской невозможной
Я новую вижу звезду —
Меч гибели, вложенный в ножны,
Погасшую в братьях вражду.
Люблю тебя, проклинаю,
Ищу, теряю в тоске,
И снова тебя заклинаю
На страшном твоем языке.
«Тревожимые внутренним огнем…»: Избранные стихотворения разных лет
Адонирам
«Тогда нечестивые подмастерья
приступили к Адонираму, дабы
выспросить у него, в чем существо
истинного строительства…»
Вы что хотите выпытать у нас?
Светильник Соломона не погас:
Лишь маловерные ученики
Цель полагают в мастерстве руки.
Я вместе с вами мучаюсь, горю,
Я с Богом ночью втайне говорю,
Тоска, отчаянье и темнота
Кладут печать и на мои уста.
Я не умею циркуль растворять,
Я не умею контур рисовать,
Отвес мой, наугольник и тесло
Порой лишь оскорбляют ремесло:
Как вы, я слеп, и нерадив, и глух, —
Но не к земному напрягаю слух.
Я Воле вышней нахожу слова,
Я Бога вижу в центре вещества.
Благовещение
Луч сквозь готический витраж пробился —
И, вдруг, возникнув в блеске и в лучах,
Перед Женой, сияющий, явился
Посланник Божий с лилией в руках,
Глядит Она, еще лишь смутно зная,
Кто этот вестник, приходящий к Ней,
А сверху льется радуга цветная
Летающих, как бабочки, огней.
Благословенная! Твой плащ зеленый,
Дубовый стол и прялку и руно
Художник, чудным таинством смущенный,
В восторге наносил на полотно.
И краска, драгоценная, густая,
С кистей текла на просветленный фон,
И радуга ложилась золотая
В коричневые сумерки колонн…
Все: смуглое лицо в блаженной муке, —
Марии и Его нездешний лик —
Творили жадные земные руки,
Не останавливаясь ни на миг.
И лишь когда был мрак над той равниной,
Что чрез окно видна доныне нам, —
Художник стал перед своей картиной,
Окутанной в лазурный фимиам.
Бретань
Над берегом солнце и ветер,
Прибой ударяет в песок,
И вечер по-прежнему светел,
И парус над морем высок.
В багровом закате алея,
Баркасы плывут вдалеке,
И флаги, как пестрые змеи,
Над пристанью налегке
По воздуху вьются… Сегодня
Суббота. И месса была,
Чтоб странников сила Господня
На всех их путях сберегла.
«Был ангел послан эту душу взять…»
Елене Рубисовой
Был ангел послан эту душу взять
И в небо унести ее опять,
В страну, где нет печали и страданья.
И ангел тенью пал на мирозданье,
И умер я, и перестал дышать.
Тогда водитель-дух, с заботой нежной,
Крылом закрыл любезный мне порог
Земли — всей красоты ее безбрежной,
Которую велел покинуть Бог,
Порог земли, прекрасной и мятежной.
Безмолвие, простор и тишина
Сменили шум встревоженной вселенной,
И медленно, с ресниц земного сна
Теснима слепотою вдохновенной,
За пеленой спадала пелена.
Сказал мне ангел:
— Волей вечной Силы,
Здесь — область тени, той, что разделила
Земные и небесные дела…
— О, неужели смерть — такая мгла?
— Преддверие.
Но темнота слепила.
И ринулись мы в темноту, и вдруг
Краса иных миров глазам предстала;
Я сделался весь зрение и слух,
А вестник смерти, вечный, верный друг
Последнее откинул покрывало…
Всё — только сон, и никого вокруг.
«Бьет полночь. Все люди уснули…»
Бьет полночь. Все люди уснули,
В лесу и в горах тишина.
Глубокою ночью, в июле,
На небо смотрю из окна.
Высокие синие звезды,
Мерцание дальних миров,
Высокий торжественный воздух,
Невидимый Божий покров.
И счастье и мир надо мною,
Но чем успокоиться мне —
Природой?.. А сердце земное,
Как грешник, горит на огне.