— Теперь можешь выкинуть ее на свалку! Дорого тебе обошлось, черт возьми, сегодняшнее веселье!
Галапетр мгновенно подхватил футляр и, словно стыдясь того, что произошло, быстро направился к своему дому на краю деревни.
Земан, не оборачиваясь, пошел к Коту.
«Я, наверное, сошел с ума, — укорял он себя. — Разве так обращаются с женщиной? Нужен я ей!»
Он подошел к Коту. Заметил ли он что-нибудь? Возможно, что и не видел, но наверняка почувствовал. Они молча прошли деревню. Лишь теперь Земан смог немного ее разглядеть. Здесь были школа, мясная лавка, почтовое отделение и кладбище, расположенное в самом центре деревни. Старый костел с подветренной стороны был обит дранкой.
Вскоре пограничники с собакой растворились в тумане.
Кот вел Земана по своему участку — от правого крыла к левому. Чем выше они поднимались — деревня была расположена на высоте тысячи метров, а самые возвышенные места по границе достигали тысячи трехсот метров, — тем более твердыми и промерзшими становились тропинки, а на рыжеватого цвета лугах или оголенных местах с белыми языками снега лежал густой покров инея. Инеем покрылись отвороты тонких плащей пограничников и черная шерсть Блеска.
Иногда пограничники останавливались и прислушивались. Кот всегда делал так. Начальник обращал внимание Земана на места удобных переходов, на пустыри, проселки и надежные стоянки, которыми пользовались его дозоры. Участок Кота поражал Земана: бесконечное смешение диких лесов, водоемов, трясин, торфяников и рыжеватых высокогорных равнин, такое обширное и запутанное, что в нем новичок сразу же терял ориентировку. Земан запомнил, что их правое крыло заканчивается горным водохранилищем — искусственным водоемом, откуда поступала вода для весеннего сплава древесины.
Они долго бродили в лесной чаще, поднялись до самого источника Хамрского ручья с остатками строений, которые когда-то давали приют туристам. Здесь проходила одна из главных троп контрабандистов… В нескольких километрах отсюда простиралась Черная топь, левая сторона которой составляла конец хамрского участка границы.
Эти места охраняли люди Кота. Они скрытно располагались где-нибудь на этом громадном, не поддающемся описанию участке и вели наблюдение, дрожа от холода и сырости. Тщательно просматривали приграничные стежки. Порой засыпали на ходу, равнодушные к опасностям, и внезапно пробуждались под воздействием какого-то необъяснимого чувства, подсознательного угрызения совести. Пробирались по болотистому распутью, перепрыгивали с глыбы на глыбу, спотыкались на скользком каменистом грунте. Они ходили так уже многие недели: двенадцать часов службы, двенадцать часов свободного времени. Однако двенадцать никогда не получалось, приходилось быть на посту все шестнадцать часов в сутки. Иногда день и ночь. Они уже потеряли счет времени. После февральских событий число нелегальных переходов границы резко возросло. Казалось, весь класс, который только что проиграл битву за власть, в смятении устремился за границу: заводовладельцы и крупные землевладельцы, приходские священники и монахини, мелкие предприниматели, шулеры, врачи с богатой клиентурой, студенты юридических наук и мясники, оптовые торговцы, люди без определенных занятий, бездельники, жулики и убийцы, люди обезумевшие и насмерть перепуганные воображаемыми ужасами грядущего большевизма. И Кот с маленькой горсткой людей, причем не очень хорошо вооруженных, противостоял этому огромному напору беженцев. Он мог надеяться лишь на себя и на своих подчиненных в борьбе против тех, кто покидает страну, чтобы затем возвратиться с оружием в руках.
Этот непреувеличенный переполох чем-то напоминал войну. Начальник хамрской заставы вел ее с упрямым самообладанием, подобно военному врачу, который один среди сотен раненых находится где-то в самом центре большого кровопролитного сражения.
Наступил полдень. Завеса тумана несколько приподнялась над землей. Но Кот знал, что к вечеру туман снова окутает землю непроницаемой струящейся массой, и потому спешил успеть добраться с новым пограничником до Черной топи. Однако, несмотря на недостаток времени, Кот снова и снова останавливался на том или ином участке. Исключительная память его хранила множество историй о столкновениях с нарушителями. В его коротких, точных фразах вновь оживали, хотя и на несколько секунд, действия и поступки Цыганека, Витека или Буришки.