— Что ты на это скажешь? — Голос Берана вывел Земана из полузабытья.
— Это прекрасно, но…
— Что?
— Видишь ли, музыка очень грустная.
— Но ведь это траурный марш!
Земан нахлобучил шапку, стал надевать прорезиненный дождевик. Чуть не забыл фотографию Килиана на столе. Положил ее в карман.
— Подожди! — послышался голос Берана. Он открыл створку шкафа и налил в рюмки сливовицу.
— Домашнего производства, дружище. Беран ничего плохого не пьет.
Чокнулись, и бухгалтер похлопал Земана по плечу:
— Скажи своему старику, пусть теперь спит спокойно. Это действительно Килиан, Король Шумавы. Он знал эту стежку и унес эту тайну с собой. С сегодняшнего дня через болото не ступит человеческая нога!
Когда Земан ушел, Беран снова надел очки, уселся за фисгармонию и начал вновь выводить грустную похоронную мелодию. «Да, теперь движение прекратится… А вот эта нота должна быть чуть-чуть пониже… Такой тихий был этот Килиан».
Снаружи зарокотал мотор. Это отъезжал Земан, но Беран, погруженный в мир музыкальных звуков, уже не слышал ничего.
В Хамрах к тому времени насчитывалась уже почти четвертая часть населения, которое проживало здесь в период первой республики и во время войны, когда деревня перешла к немцам. В сентябре сорок шестого года перегруженные грузовики, сопровождаемые нарядами полиции, вывезли отсюда последних местных немцев. Среди опустевших домов осталась горстка людей: чехи, словаки, венгры и цыгане да еще одна эстонка, которую после войны привез с собой из Германии столяр Адам.
Люди какое-то время чувствовали себя беспомощными и подавленными; они переживали, наверное, то же, что испытывает человек, чей дом и участок залило половодьем. На лугах ревели стада недоенных коров, по дорогам бродили беспризорные телята. У порогов опустевших домов, раскрытые окна которых скрипели на ветру, неподвижно сидели одичавшие кошки. В навозных ямах покинутых домов белели груды костей побитой домашней птицы и живности. У заборов валялась всевозможная рухлядь, тряпье, табуретки, лавки, поломанный сельскохозяйственный инвентарь, телеги.
Немцев вывезли через Митину в Баварию, где они были приняты американцами, а усталые конвоиры возвратились в Хамры на пустых грузовиках.
Казалось, деревня вымерла. Вечерами из труб домов не клубился дым, в воздухе не пахло, как обычно бывало, вареной картошкой, дверные ручки были холодны, столы пусты, журчала вода, впустую льющаяся из горного водопровода. Однако постепенно жизнь начала возвращаться в эти места. Вместо немецкого пекаря появился чешский, и слухи о его вкусном хлебе вскоре распространились по всему району. Появились новые работники, новый мясник, а молодой Павел Рис и его красавица жена занялись снабжением местных жителей продовольствием и товарами. Открылась наконец и механическая мастерская по ремонту автомашин и тракторов. Между деревней и районным центром стал регулярно курсировать старенький чихающий зеленый автобус.
Так обстояло дело вплоть до февральских событий.
В лесах еще лежали снега, когда через границу, проходящую всего в шести километрах от Хамр, прокатилась первая большая волна беженцев — тех, кого февральские события лишили надежды. В окрестностях стало беспокойно. Беран был прав: это не была уже прежняя идиллическая Шумава. Большинство перебежчиков не были достаточно подготовлены к переходу границы. Однако их было слишком много, а пограничников у Кота мало. На первый же вопрос: «Беженцы?» — они отвечали сбивчиво, заикаясь, выдумывали всевозможные небылицы. Они плутали в приграничье с безнадежным упрямством обреченных, испытывая безумный страх перед лесами, болотами, высокогорьем и любыми неожиданностями.
Агенты западных разведок поначалу весьма редко пересекали границу. Их центральные службы еще не справлялись с наплывом новых сил. Однако с апреля число такого рода переходов возросло. Вновь завербованные нарушители передвигались по труднодоступной местности так же искусно, как и пограничники, используя природные условия и погоду. Их обучили ориентироваться в любую, даже самую ненастную, погоду и не раздумывая стрелять. Порой дело доходило до серьезных стычек с ними. Своевременно отличить в темноте диверсантов, действующих по заданиям западных разведок, от обычных перебежчиков стало делом чрезвычайно трудным, связанным со смертельной опасностью. Пограничники заставы Кота, в свою очередь, неустанно учились, совершенствовали свое мастерство. Самые опытные из них в наиболее напряженное время с молчаливого согласия Кота по своей инициативе поодиночке ходили в дозор. Таким способом начальник заставы экономил силы людей.