После этого известия показалось, что сумрак в помещении еще больше сгустился. Пограничники разговаривали все тише и неохотнее. Им, молодым парням, вовсе не хотелось лежать в придорожной канаве с раздробленной головой. Смерть подстерегала их со всех сторон, и это более всего удручало. Впечатление усугублялось тем, что многие из пограничников знали убитого.
Земан с Марженкой собирались в первый дозор к болоту. Когда они ушли, Бурда спросил у Кота:
— Что думаешь делать дальше, Вацлав?
— Вы обещали мне пополнение, — произнес Кот вместо ответа.
Бурда поднес раскрытую ладонь почти к глазам начальника заставы: смотри, ничего нет!
— Мы же направили к тебе Земана.
— Мало. У меня самый тяжелый участок. Я знаю, что и другим нелегко, особенно теперь, но мне тяжелее всех. Мне нужны люди. Люди! Посуди сам, что могут сделать семнадцать человек на этом огромном, трудном участке? Ничего! Я могу их изматывать, гонять до изнеможения, и все это лишь ради того, чтобы хоть чуть-чуть прикрыть границу. Так что, дашь?
— У меня нет ни одного свободного человека, — ответил Бурда. — И скоро не жди. Понадобится еще некоторое время… нужно подготовить кадры.
— Еще год, — отозвался Громадка.
— Возможно, и год. Может быть, меньше, может, больше. Я не пророк.
— Люди измотаны, — продолжал Громадка.
— Я знаю. Но этот год особый.
Кот больше не вмешивался в разговор. Он понял, что его ожидает и какими будут дальнейшие дни и месяцы.
На минуту начальником овладела какая-то, казалось, непреодолимая усталость. Он опустил голову. Страшно захотелось спать. Бурда заметил это и встал.
Они расстались не очень довольные друг другом, перебросившись на прощание несколькими словами.
Командир роты отъехал на своей старенькой машине. Временами, укачиваемый ездой, он забывался в полудремоте, откинув голову на вытертую спинку сиденья машины. «Мы все измотаны, — думал он. — А этот кордебалет только еще начинается. Кот хорошо это понимает. Мы устали, потому что борьба далеко еще не окончена, люди снова стреляют и воюют…»
За Юзефовым хутором командир встретил мужчину в военной форме и внимательно осмотрел его, хорошо освещенного светом фар. Это был Зукал с хамрской пограничной заставы. Наверное, возвращался в деревню из наряда. Бурда приказал водителю остановиться, вышел из машины и, окутанный дождевой пеленой, приблизился к пограничнику. Тот узнал командира и поприветствовал. Зукал был огромного роста, обладал бычьей силой. Его маленькие глазки прятались под широкими бровями.
— Где твой автомат? — резко промолвил Бурда.
— Дома.
У Бурды перехватило дыхание:
— Ты знаешь, что обязан иметь его при себе?
— Я предпочитаю палку.
При этих словах Зукал потряс над головой огромной дубиной, зажатой в правой руке.
— Покажи пистолет.
Пограничник замялся. Он оглянулся и зачем-то посмотрел туда, где в нескольких шагах отсюда темнела черная громада леса. Бурда невольно посмотрел туда же.
— Я предпочитаю палку, — упрямо повторил Зукал. — Здесь эта машинка совершенно ни к чему. Я готов ко всему. А если кто-нибудь захочет разделаться со мной, то сто раз на день сможет это сделать в этих джунглях. Даже охнуть не успею.
Зукал был прав, но что стоила эта правда? Бурда почти прокричал:
— Где пистолет?!
Кобура оказалась пустой. В ней лежали папиросная бумага и табак.
Оба молча стояли на дороге, лишь сбоку слышалось журчание ручья и впереди ритмично тарахтел мотор автомашины. В бессильной злобе Бурда сжимал кулаки. То, что делал Зукал, было всего лишь глупым безумством.
— Знаешь Ладю Кашпарека из Оленьего нагорья? — спросил Бурда.
— Да, знаю. Мы вместе воевали с бандеровцами.
— Можешь идти на его похороны, — усталым, удивительно тихим голосом вдруг сказал командир роты. — Хорошо осмотри его. Вчера они добили его камнями.