— С чем вы к нам пожаловали?
У ног пограничника стоял Блеск, пес начальника. Начальник заставы ушел с Марженкой к болоту, а пса оставил дома — во время дождя на него было мало надежды.
— Прошу вас…
Ее губы задрожали. Пограничник удивленно смотрел на нее.
— Земан… здесь?
— Карел? На службе.
Ее глаза расширились от страха.
— Нет, он в постели, — добавил Жачек и засмеялся. — Если хотите, разбужу его.
У нее отлегло от сердца.
— Нет… не надо, спасибо, — забормотала она. — Пусть спит…
— А может, разбудить? — усмехнулся он. — Один момент…
Он заметил, что ей стало почему-то легче, и воспринял это как проявление любви и ревности.
— Спит, — сказал он успокоительно. — И не сердится на вас совсем… Он там, наверху, — И Жачек собрался бежать наверх.
— Не нужно, — попросила она. — Теперь, когда она удостоверилась, что Карел действительно в безопасности, она чуть заметно улыбнулась. Надо как-то объяснить этому пограничнику, почему она здесь в таком состоянии. Но ничего не приходило в голову.
— Я думала… но уже все в порядке… доброй ночи… доброй ночи!
Быстро повернулась спиной к нему и выбежала под дождь. На улице стало спокойнее, но ливень еще не прекратился.
Рисова исчезла, а Жачек несколько секунд смотрел ей вслед. Потом повернулся и пошел наверх, в канцелярию. На глаза ему попался пес.
— Вот что, — сказал Жачек псу, — только не влюбляйся. Иначе и с тобой произойдет то же… — И похлопал Блеска по сильной шее.
Дождь хлестал по лицам, барабанил по плащам и мешал слушать. Его шум заглушал все звуки. Пограничники были в грязи по колено и выше. Даже за голенища стекала грязь, но они уже не ощущали ее. Стоять в дозоре в такую погоду было почти невозможно.
— Спрячемся на мельнице, Марженка, — предложил начальник заставы. — Немного переждем дождь.
Они перешли Черный ручей. Жижа чавкала под ногами, когда они направились к обветшалому строению. Крыша мельницы кое-где протекала, но они нашли сухой угол, устроились там и закурили. Несколько минут курили молча. Близость Кота успокаивала Марженку, и невезение в любви уже не казалось парню таким невыносимым. Может, потому что начальник пережил что-то подобное. Пережил и выдержал… Сверкнула молния, и раскат грома разнесся над болотом каким-то удивительным глухим звуком, какого Марженка никогда прежде не слышал.
— Я бы написал только тогда ей, — сказал Кот немного погодя, — если бы был уверен, что это как-то поможет.
Парень молчал где-то в темноте, и Кот почувствовал, что он не согласен.
— Ты считаешь, что должен увидеть ее?
— Да…
— И тебе очень хочется, да? Столько ты уже не можешь выдержать.
— Если она не пишет…
«Дьявольщина, — подумал Кот. — И именно Марженка… Если поговорить с Бурдой? Допустим, разрешит, но тогда каждый найдет серьезный довод, и, возможно, еще более веский».
— Нет, так не пойдет, — решительно сказал он. Парень молчал, только дождь шумел. Кот нахмурился и покачал головой.
— Как тебе это объяснить, парень? Ты ведь сам должен понять, что так теперь нельзя.
Марженка судорожно проглотил слюну. У него нестерпимо болело горло. От боли хотелось плакать. Он не отвечал, хотя знал, что Кот ждет от него одно-единственное слово. Страшная горечь мешала ему говорить.
Сверкнула молния. Это была долгая, отдаленная вспышка, длившаяся несколько секунд. В неровном свете ее Марженка увидел всю мельницу, измученное лицо Кота и… совсем свежий след ботинка. Никто из пограничников не мог там оставить его! Он стал судорожно перебирать в памяти, не прошел ли здесь перед дождем другой патруль и, когда заметил, что появился Кот, побоялся сойти вниз, чтобы не получить нагоняй за то, что покинул лагерь или отклонился от намеченного маршрута. Однако след принадлежал одному человеку. Может быть, лесничий? Но лесничий сюда редко захаживал, ведь деревьев здесь не было, разве только приземистые сосны да дрожащие карликовые березы, больше ничего. Вокруг голые, трухлявые гнилушки, светящиеся в тумане и дождевой мгле.
На цыпочках Марженка подошел к Коту. Шел боязливо, боясь на что-нибудь натолкнуться.
— Тише, — сказал он шепотом, когда подошел совсем близко. — Это я.
Схватил трясущимися пальцами Кота за плащ и повел затаив дыхание к лестнице.
— Ступенька, — зашептал ему на ухо. — Вверх, на площадку.