Он шел с группой самых близких друзей Марженки. Заметил ее и направился к ней, слегка кивнув головой. Был он побледневший, даже не улыбался. Только теперь, когда Марженка покоился под слоем свежей глины хамрского кладбища, пограничники полностью осознали невосполнимость этой потери.
Они медленно шли вниз по деревне, в сторону магазина и погранзаставы. Повсюду виднелись черные фигуры идущих с похорон. Люди неловко чувствовали себя в траурных костюмах. Долой их! И скорее надеть все туже старую рабочую одежду, только в ней и чувствуешь себя хорошо.
Буришка с молчаливого согласия Кота повел нескольких пограничников в харчевню. Они вошли в тот момент, когда машина майора Вавры, громко сигналя, разгоняла группы людей, идущих с похорон вниз, к лесопильному заводу.
— Видел? — спросил Цыганек Буришку. — Мы должны об этом сообщить Коту.
Буришка вздохнул:
— Опять что-то интересное появилось на горизонте. Стоит ли идти спать? — И кивнул в сторону Земана, который шел рядом с Марией Рисовой.
— Карел!
Но сержант не обернулся. Он медленно вел Марию по деревне. Продавщица была взволнована. Ее пальцы нервно стискивали руку сержанта. Земан чувствовал ее беспокойство. Долго шли молча, каждый со своими мыслями.
— Вечером у меня дежурство, — нарушил он молчание. — Жаль. Если бы не случилось этого несчастья, я бы был свободен.
Она повернулась к нему и остановилась.
— Карел! Мы должны уехать отсюда.
— Как уехать? Куда?
— Я не могу здесь больше оставаться, не могу!
«Да, не легко жить в такой пограничной деревне. Она обо мне заботится, — подумал он, охваченный счастьем. — Боится, чтобы меня не постигло то же, что и Марженку». Он погладил ее пальцы и улыбнулся.
— Нам нужен покой, Мария. Придет время, и на границе станет спокойно. Надо попросту выдержать это. И потом, я здесь нашел свое счастье. Такова жизнь. Не бойся, дорогая.
— Боюсь.
— Ты как малое дитя.
— Нет, Карел. Я здесь не останусь.
— Что с тобой? — отозвался он удивленно.
— Если ты меня любишь, пойдешь со мной!
Он крепко взял ее за локоть и успокаивающе взглянул ей в глаза.
— Ты не должна так к этому относиться, — сказал он. — Я знаю, что на тебя это сильно повлияло. На меня тоже. Но почему же я должен теперь уйти? Ведь ты понимаешь, что я не могу. Что сказали бы на это ребята? И Кот?
Он не мог ответить иначе. Он был не на гражданской работе, где можно взять инструменты и уйти, когда захочется.
А ее мучил, тяготил и пугал страх, что еще сегодня или завтра убийца вернется за ней, а сказать об этом — означало конец. Страх в этот момент был сильнее всего.
— Я здесь не останусь, — зашептала она упрямо. — Даже если ты не пойдешь.
— Мария…
— Я уйду сама.
Они были почти у магазина. Опустив голову, Мария, не прощаясь, пошла к черному ходу здания. Над ее головой свежий ветер раскачивал уличные фонари.
Целую неделю Земан не решался заговорить об этом с Котом. В эти неопределенные дни встречи влюбленных были наполнены небывалой напряженностью. И напрасно Земан ломал голову над тем, откуда она берется.
Они как-то охладели друг к другу. Иногда им даже казалось, что они ненавидят друг друга, но тут же они вновь клялись в вечной любви и заверяли друг друга, что не расстанутся, что бы ни случилось.
Наконец Карел решился. Выбрал удобный момент в начале свободного вечера, который хотел провести с Марией, и пошел к командиру. Он растерянно остановился у двери комнаты Кота. Командир бросил взгляд на пограничника. Беспокойный парень этот Земан. Кот сел на свой стул и проверил патроны в автомате. Земан переминался с ноги на ногу.
— Что у тебя? — спросил Кот, не отрывая взгляда от патронов.
— Я прошу меня перевести.
Что тут началось! Буря! Кот положил патроны и выпрямился. Земану показалось, что костлявая фигура командира выросла до потолка. Командир словно захлебнулся воздухом, потом задержал дыхание и пристально посмотрел в лицо Земана.
— Я прошу меня перевести, — повторил Земан.
— Ты член партии?
— Вы ведь знаете.
— Я спрашиваю тебя, ты член партии? Отвечай.
— Да.
— С какого времени?
— С мая 1945 года.
— И ты хочешь уходить? Теперь? — закричал Кот. — Ты боишься? — презрительно бросил он Земану. — Признайся. После Марженки, правда?
— Ерунда.