Теперь Жачек знал, что нужно делать. Он оставил тех двоих и последовал за отставшим нарушителем в сторону Черной топи. Пограничник прекрасно, как в погожий день, ориентировался на местности, где произошло столкновение: скала у дороги, затем склон от нее к Хамрскому ручью шириной около пяти метров и, наконец, справа Черный ручей, который вбирал в себя воды с Черного болота. В этом направлении он преследовал нарушителя, спотыкаясь на каждом шагу. Некоторое время шаги убегающего раздавались совсем близко.
— Стой! — И Жачек наугад послал вдогонку беглецу новую автоматную очередь.
В ответ прозвучали два выстрела. В шуме ручья разгоряченный пограничник различал теперь еще один звук: стук старого бретшнейдерова мельничного колеса. Близость этого дряхлого строения, покинутого вскоре после первых майских дней 1945 года, означала, что уже начинается трясина. И действительно, пробежав еще несколько десятков метров к границе, Жачек почувствовал, как почва стала пружинить под ногами. Нарушитель обогнул старую мельницу.
«Не уйдешь», — подумал пограничник и невольно замедлил бег, чувствуя, как колышется под ним почва. Во тьме все еще раздавались чавкающие звуки шагов убегающего. Жачек приостановился и послал ему вслед короткую очередь. Когда все успокоилось, он снова услышал удаляющийся шум шагов и бросился вперед. «Ах ты проходимец, я вытащу тебя оттуда, как крысу!» На мгновение он даже забыл о страхе перед трясиной. Вода доходила ему только до щиколоток, и вдруг он провалился по колено. Шаги, однако, не смолкали.
— Стой! — неистово закричал Жачек. — Утонешь, болван!
Ответа не последовало. Пограничник с трудом пробирался вперед. Ноги разъезжались в разные стороны. Жачек несколько раз падал. Нарушитель должен быть где-то здесь! До Жачека вновь донеслись быстрые чавкающие звуки — шаги удалялись.
— Стой! — в бессильной злобе снова крикнул Жачек. Он зажег фонарь и лучом стал быстро ощупывать каждую пядь земли впереди себя, каждую низкорослую березку и кустик.
«Ничего. Абсолютно ничего! Как сквозь землю провалился! — с горечью подумал Жачек. — Может, его засосало в трясине?» И в эту же минуту он провалился по пояс. Сердце сжалось. Как отсюда выбраться? Жачек уже не думал о беглеце, который находился где-то здесь, рядом. Он боролся с опасностью, стремясь выбраться на берег. Понемногу, сантиметр за сантиметром, он вылезал из трясины на твердую почву. Наконец это ему удалось. Стоя по щиколотку в трясине, он с трудом переводил дыхание и вдруг замер. Со стороны дороги к нему бежали двое мужчин. Он слышал их приближающиеся шаги. Жачек бросился на землю. Сколько у него еще патронов? Кто эти двое? Возвращаются нарушители? Очевидно, они хотят его здесь накрыть. Внезапно из темноты вырвались два луча карманных фонарей. Жачек мгновенно все понял и закричал:
— Не стреляйте, ребята! Это я, Жачек!
Это были пограничники Медек и Вироубал — дозор Кота, который этой ночью контролировал равнину Хамры — Лады.
— Что ты делаешь здесь, в болоте? — спросил Вироубал.
— Лечусь от ревматизма, — мрачно пробурчал Жачек. — Ротозеи.
Все уже изрядно выпили. Кларнет Берана разносил веселые звуки по комнате. Ему нежно вторила скрипка Витека. Труба Цыганека подпевала мелодии. Смуглое лицо играющего побагровело. Буришка был бледнее обычного. Пограничники доиграли танцевальную мелодию, но не дали инструментам отдохнуть. Первой залилась труба Цыганека, остальные сразу же подхватили новую мелодию. Это была советская песня первых послевоенных лет, на мотив которой Витек сложил новые слова:
Это были простые куплеты, но пограничники пели их с чувством. Их огрубевшие голоса смягчились. Ведь это был их собственный гимн, гимн хамрских пограничников, сложенный ими же. Мелодия захватила поющих, а правдивые слова шли из глубины души. В песне не было слов об окоченевших пальцах, о недосыпании, бесконечных дозорах и о женах, которые где-то далеко. В ней не говорилось об этом, но пограничники знали: именно это скрывается за простыми и ясными словами.