Вечером, когда собрались родственники и знакомые, разговор, как всегда, пошел о том, как же дальше жить крестьянам. Было шумно, говорили все вместе, спорили, ссорились.
В эту ночь мать не спала и даже, как показалось Анке, плакала. Девочка все спрашивала, не болит ли у нее что-нибудь, не вызвать ли врача. Но у матери была совсем другая боль — она не видела для себя выхода. Последнее время ей часто казалось, будто она бесцельно плывет в безбрежном житейском море, не зная, куда пристать. Нет, в 30 лет нельзя жить так, как это было до сих пор, словно в полусне. Мать впервые так серьезно разговаривала со своей двенадцатилетней дочерью, и Анке, еще не все понимая в ее словах, как могла, старалась успокоить ее.
Однажды, когда мать вернулась с поля, старуха, сидя в скрипучем кресле возле печки, заметила как бы невзначай: «Сегодня мы записались в кооператив, но уж, конечно, не по убеждению».
Мать и сама это прекрасно знала, но что из этого? Ее даже не спросили, не сочли нужным или просто забыли. Ведь это хозяйство было не ее. Она вместе со своей маленькой дочерью была здесь чужой.
В школе начались весенние каникулы. Черные дрозды уже принялись вить гнезда. Мать решила свозить дочь в Веймар. Впервые в жизни они остановились в гостинице, увидели дома, в которых жили великие поэты, гуляли по пробуждающемуся парку; мать раздумывала о своей судьбе и как с равной говорила с девочкой.
Иногда она как-то смущенно посматривала на дочь, как бы боясь того, что ее Анке знает уже гораздо больше, чем она сама. Ей мало пришлось учиться.
Когда они увидели Бухенвальд, они после целый день ни о чем не могли говорить. Вечером мать пыталась успокоить и утешить дочь, говоря, что все, что там было, в этом лагере, давно прошло и не вернется, а Анке все спрашивала ее, как это могло произойти.
Вернувшись в деревню, крестьянка Кламм собралась и на велосипеде отправилась в город. Там расширяли известную ей фабрику стиральных порошков, и рабочие руки были очень нужны. Она встретила рабочих, с которыми была уже знакома по их наездам в деревню. Узнав о ее намерении работать в городе, они с сомнением качали головами. Поначалу фабрика пугала грохотом машин и аппаратов. Но женщина все же решила попробовать, и ее привыкшие к тяжелому крестьянскому труду руки быстро освоили несложные операции на упаковочном полуавтомате. Она сразу стала выполнять норму, которую обычно давали опытные работницы.
И все же Анке замечала, что мать ее несчастлива. Она стала молчаливой, редко смеялась, было видно, что ее тянет к прежней работе. И Анке без ведома матери пошла к председателю сельскохозяйственного кооператива. Председатель подумал и деловито направился к ним в дом, когда мать только что вернулась на своем велосипеде из города.
— Фрау Кламм! У нас собралось сейчас много обобществленного скота, но опытных работников, знающих, как с ним обращаться, не хватает. Мне говорили, что у вас по этой части золотые руки. Пойдете на ферму?
Предложение было как нельзя кстати. Мать ответила, что дело серьезное и она должна подумать. Но Анке уже знала, что все решено.
Мать уволилась с фабрики и, проработав совсем немного, вскоре стала бригадиром.
Это были тяжелые времена. Как назло, выдался неурожайный год. Анке переживала трудности вместе с матерью, а трудностей было много, в частности из-за неумелой организации. Крестьянин, который зарабатывал в кооперативе лишь 50 обязательных трудодней, а остальное время проводил в своем индивидуальном хозяйстве на оставленном ему участке, получал в конце года столько же, сколько и тот, кто трудился на общественном поле постоянно. Такое положение противоречило здравому смыслу, и мать пыталась его изменить. Много было бесхозяйственности. Некоторые члены кооператива в сенокос оставляли возы с сухим сеном под открытым небом, несмотря на то что собирался дождь. В своем хозяйстве этого никто бы не допустил. Мать указывала на подобные случаи, выступала против нерадивых на общем собрании. Из-за этого у нее испортились отношения со многими односельчанами. Она считала, что все должны работать хорошо и болеть за общее дело. Ей приходилось приказывать, распоряжаться, иногда не советуясь с членами кооператива. Начались раздоры, склоки, намеки, обиды. В деревнях на это большие мастера, имеют, можно сказать, в этом деле многовековой опыт. Мать заявила на заседании правления: «Не буду бригадиром. Ищите другого, с меня хватит! Останусь только в полеводческой бригаде!» И тогда же подала заявление в сельскохозяйственный техникум на заочное отделение. Это было в 1963 году.