Бентхайм засмеялся:
— Я верю тебе, потому что это говоришь ты, потому что я слышу твой голос. Так не рассказывают вымышленные истории. Итак, твоя повесть подходит к концу. Ты вновь оказался в лесу. В лесу тебя ждала Надя.
— А если Надя не ждала меня в лесу? — Мертенс встал и подошел к окну. Светало. — Я остался с Бергманом у партизан, но Надю так и не встретил, хотя знал, что ей удалось тогда пробраться через лес к партизанам и рассказать о нас. Но я ее с тех пор не видел.
Вольфганг широко распахнул окно и посмотрел на занимающийся день. Птичьи голоса становились все громче. Он глубоко вдохнул свежий утренний воздух.
— Вот так это было тогда, Герт. Представь, с каким облегчением я вздохнул, когда после войны получил от Нади письмо и узнал, что она жива.
Мертенс вытащил из внутреннего кармана бумажник и протянул полковнику фотографию. Бентхайм долго смотрел на нее, потом повернул и прочел на обратной стороне: «Вольфгангу от его Нади. Киев. Май 1967 года».
— Она стала учительницей, преподает наш язык, — пояснил Мертенс.
Бентхайм положил руки на плечи друга и, стараясь подавить волнение, сказал:
— Хорошо, что ты жив, что вновь нашел ее. — И повторил: — Хорошо, что ты жив, что мы вновь встретились!
Оба вышли в лес, полный света и птичьих голосов.
Эрхард Дикс
БРАТСКАЯ ПОМОЩЬ
Сразу же за Готтлейбом дорога поднималась вверх. Повороты следовали один за другим. «Так же, как у нас в последние дни, — подумал я, — тоже сплошь зигзаги».
В том положении, в котором мы оказались в последние дни, ничего страшного, конечно, не было, но было столько работы, что не хватало сил ни сердиться, ни ругаться...
Что тут поделаешь? Уж так заведено. То, что было отличным вчера, сегодня уже становится недостаточным.
Там, в роте, меня давно ждут. Когда мы вчера ночью уезжали, чувствовалось, что командир роты очень озабочен. Поступило приказание все изменить, перестроить, соорудить заново. Командир роты не возражал, но не мог скрыть своего настроения. У меня на этот счет особый нюх. Если обер-лейтенант Кольперт становится официальным, значит, он на что-то сердит.
Но что, собственно, значит «сердит»? На что сердит? Да на все, на что можно и на что нельзя. Некоторые считают, что имеют право сердиться на других. Однако если быть честным и спокойно подумать, то частенько оказывается, что сердиться-то нужно прежде всего на самого себя.
Но я уже начал философствовать, а хотел рассказать одну историю, случившуюся в конце этого лета. Собственно, это была обычная история, которые происходят чуть ли не каждый день. Однако довольно предисловий.
Я должен вновь вернуться к дорожным изгибам и петлям за Готтлейбом. Шелленштейн, мой шофер, только что лихо взял такую петлю, как вдруг заметил лежащие неподалеку от шоссе бетонные плиты. Штабель за штабелем. Классические бетонные плиты — длиной два метра и примерно полметра шириной. Они вполне бы подошли для сооружения бетонной дороги, или, как ее называют, бетонки. Проезжая мимо, я заметил щит с надписью: «Народное предприятие, строительный комбинат». Это было как раз около очередного поворота.
Стояло прекрасное утро, которое обычно изображают на почтовых открытках. Справа от дороги начинался склон. Внизу, окутанные утренним туманом, виднелись домики. Клубы дыма, поднимавшиеся из труб, смешивались с туманом. Первые солнечные лучи окрашивали все вокруг в нежный розовый цвет.
Шелленштейн, прибавив газу при выходе на прямую, сказал:
— Если все это снять на цветную пленку, трудно будет поверить, что это не халтура.
«Он прав, — подумал я. — Это действительно очень красиво...»
Вы можете спросить: к чему все это? Что общего между бетонными плитами, плохим настроением командира роты и ландшафтом, окрашенным восходящим солнцем в розовый цвет? Но если вы наберетесь терпения, то очень скоро все узнаете.
Когда я прибыл в часть, располагавшуюся в лесу на берегу пограничной речки, все солдаты были заняты работой. Трудностей оказалось значительно больше, чем я предполагал. Лесной путь по ту сторону относительно твердой дороги, укатанной лесовозами, был сырым и болотистым. А туда намечалось перенести службы материально-технического обеспечения с полевыми кухнями и всем прочим.
Автомашины вязли и разбивали болотистый грунт все сильнее, так что их не раз приходилось вытаскивать тракторами.
Старший полевой кухни — унтер-офицер в ярости плевал в красно-коричневую грязь. У солдат, втаскивающих автоцистерну с водой на только что сооруженную дамбу, по лицам градом катил пот. Тучи комаров накидывались на потные затылки и руки.