«Мой милый Вернер! — писала Инге. — Все устроилось. Теперь я могу тебе об этом сказать. Я не хотела волновать тебя, пока вопрос был не решен. С первого сентября я буду работать в Берлине. Очень рада. Когда ты закончишь в октябре службу в армии, здесь можно найти для тебя работу. Я уже сообщила директору школы о том, что устроилась. Попытайся получить отпуск и навестить меня в Берлине. Надеюсь, ты тоже рад моему переезду, как и я. До скорой встречи. Твоя верная Инге».
А чего мне было радоваться? Из всего письма мне понравилась лишь одна фраза — последняя, но она так мало значила в сравнении с тем, что произошло. Она значила так мало еще и потому, что звучала слишком эгоистично. Какая же это верность, если Инге оставила меня на долгое время? Ну хорошо, пусть она так поступила со мной. А как же школа? Как же ее класс, ее ученики? И все же я любил ее, эту Инге, с ее тоской по большому городу, с ее поспешными эгоистичными решениями. Что в том, если ты заметил некоторые недостатки своей любимой? С ними легко смириться.
Я попросил отпуск, а наш командир взвода хорошо понимал душу солдата.
— По-моему, отпуск вам действительно необходим, — сказал он. — Что, беспокоитесь о невесте?
— Есть немного, — ответил я.
— Ладно, в конце следующей недели можете ехать.
И я поехал в Берлин.
У дверей ее дома меня вновь охватили сомнения. Но, поколебавшись, я позвонил. Раз, другой, третий. Никто не ответил. Тогда я написал записку: «Жду в девятнадцать в кафе «Москва» — и подсунул ее под дверь.
Инге пришла точно.
— Как хорошо, что ты приехал! — непринужденно воскликнула она.
— Ты прекрасно выглядишь, — ответил я, и вовсе не ради приличия: она действительно великолепно выглядела.
— Море и берлинский климат!
— Да, — сказал я, — что касается перемены климата, это большая неожиданность.
— Может, не столько большая, сколько неприятная? — спросила она, улыбаясь.
Я взглянул на нее.
— Да, уж приятной ее не назовешь. Так сказать, удар ниже пояса.
Она взяла меня за руку, и сердце мое смягчилось. Инге посмотрела на меня преданным взглядом и сказала:
— Я все это заглажу!.. Но только с октября, — добавила она. — Это не так уж долго.
Ну что ж, я согласился на отсрочку, хотя, не скрою, мне это было нелегко.
— А твои ученики? — спросил я.
— Дети везде дети, и везде они милые, — ответила Инге.
И вот это мне уже не понравилось. Ее слова немного остудили мой пыл, потому что я надеялся получить от нее какой-то другой ответ, который помог бы мне окончательно понять ее поведение и оправдать свою уступчивость.
— А твое место все еще не занято, — заметил я.
В ходе этой словесной перепалки мне вдруг стало предельно ясно, какой ответ я дам на ее последующие слова, ибо заранее знал, что она сейчас скажет. И она действительно сказала то, что я думал:
— Найдется кто-нибудь другой, и, вполне возможно, даже лучше, чем я.
И, сам того не желая, я нанес довольно резкий встречный удар:
— Он уже нашелся, хотя я и сомневаюсь, что он лучше тебя. — Произнося эту фразу, я почувствовал, однако, что держусь не таким уж молодцом, каким мне хотелось казаться.
Инге насторожилась.
— Но ты же сказал, что мое место еще свободно...
— До октября, — ответил я подчеркнуто равнодушно.
Инге удивленно взглянула на меня и вдруг поняла, что это я... Она быстро соображала, моя Инге. Она посмотрела на меня, как смотрят на душевнобольного, и тихо спросила:
— Я правильно поняла тебя?
— Видимо, да, — ответил я.
Инге вдруг рывком придвинулась ко мне, схватила за руку, крепко сжала пальцы и вплотную приблизила свое лицо к моему. Мне показалось, что все сидевшие в кафе уставились на нас, потому что Инге, отбросив осторожность, громко произнесла:
— Не может быть!
— Я тоже так подумал, когда получил твое письмо, точно так же, — признался я и удивился тому хладнокровию, с каким произнес эти слова. Но у меня было, так сказать, шестое чувство на такие ситуации, своего рода локатор, помогавший мне правильно поступить. И теперь этот локатор подсказывал, что после такого сильного контрудара следовало перейти на более мягкий тон. Вот почему, прежде чем она ответила, я добавил: — Я нужен в этом пограничном местечке. Если ты не вернешься, я вынужден буду остаться там один, а это будет очень тяжело для меня...