Не помня себя от радости, Пёчке хотел подбежать и обнять советских товарищей, но он сдержался и спокойно подошел к ним. Двоих бандитов заставили нести раненого Крюгера. Так, благодаря помощи советских друзей, бандиты были задержаны и доставлены на заставу.
Эдмунд Ауэ
ДОРОГА К ТРЕМ БЕРЕЗАМ
Над лесом повисла луна, круглая и ясная. Ночь постепенно отступала. Мы были свободны от службы, и нам захотелось встретить утро на лоне природы. Как это прекрасно — спокойно послушать голоса пробуждающегося дня!
Мы сидели молча. Каждый думал о своем. На востоке уже заалело небо, предвещая рассвет.
Наступало росистое осеннее утро.
Буковая роща уже оделась в свой самый лучший наряд. Мы любовались пестрыми листьями, которые плясали в порывах ветра и, кружась, падали на землю.
Время медленно, капля за каплей, приближало утро, но потом как-то сразу заспешило навстречу молодому дню. Взошло солнце и высушило росу на листьях. Под папоротниками и кустами голубики началась жизнь. Одно удовольствие — слушать эти шорохи, писк и свист.
— Хорошо прогуляться на рассвете, — сказал я.
— Да, — согласился мой спутник. — Это чудесная утренняя зарядка для души и тела.
— Особенно для души, — не удержался я от иронии.
— Да, для души! — совершенно серьезно подтвердил он, — Утренняя зарядка для души, если под этим понимать духовную жизнь. Это очень важно. — И он замолчал. Я спросил:
— О чем ты думаешь? Что-нибудь вспомнил?
— Возможно. Воспоминания не заглушить, даже если этого хочешь. А для чего, собственно, их глушить? Воспоминания — это зеркало жизни. — Он сказал это так, будто хотел убедить самого себя.
Я взглянул на своего спутника. Пограничники прозвали его Стариком. «Сколько ему лет? — подумал я. — По виду трудно определить. Внешне он производит впечатление молодого человека. Более тридцати ему никто не даст...»
Как-то в нашу пограничную роту приехала журналистка. Помню, она спросила:
— Товарищ капитан, а сколько вам лет?
На какое-то мгновение Старик замялся, а потом ответил, улыбаясь:
— Раз вы меня об этом так прямо спрашиваете, отвечу не тая: ни много ни мало тридцать восемь. Из них двадцать в погранвойсках. И самое главное, — он сделал паузу, — я все еще в здравом уме и твердой памяти. — Он намеренно сделал ударение на «все еще», краем глаза наблюдая за реакцией журналистки.
Молодая девушка старалась произвести солидное впечатление, но тут она смутилась и, поправив свои большие очки,спросила:
— Как прикажете понимать это «все еще в здравом уме»?
— В юмористическом плане, — ответил он с саркастической ноткой в голосе. — Только в юмористическом, милая барышня.
Молодая журналистка еще не научилась анализировать ответы своих собеседников, иначе она узнала бы, что офицер-пограничник Вернер Вегенер, как и многие другие его сослуживцы, прошел трудный путь, полный невзгод. Узнала бы, что иногда, оставаясь наедине с собой, он грохал кулаком по столу. Правда, он умел взять себя в руки и честно нес службу там, куда его посылали.
Часть нашего жизненного пути мы прошли с ним вместе. Вместе провели не одну бессонную ночь, строили планы, спорили, ссорились и вновь мирились. Делили друг с другом скудный паек послевоенных лет. Это были, наверное, самые трудные годы, но у меня они оставили прекрасные воспоминания. И когда мы вот так, как теперь, сидя рядом, думали о прожитом, нередко перед нами вставал вопрос: если бы сейчас пришлось решать, повторить ли снова такую жизнь или же пойти более легким путем, что бы мы выбрали?.. И он, и я решили без колебаний: прожили бы только так, как прожили.
Конечно, если бы Вегенер избрал более легкий путь, никто, вероятно, не осудил бы его за это. И по вполне попятным причинам. Когда Вегенеру было тринадцать лет, фашисты, арестовали его отца, и мальчик, сам еще по-детски беспомощный, как мог, пытался утешить мать и помочь ей. А может, именно поэтому он и избрал трудный путь? Он шел по каменистым дорогам, которые и свели нас вместе.
Это было в 1948 году. Вернер с большой картонной коробкой из-под стирального порошка, а я с фанерным чемоданчиком стояли на вокзале тихого провинциального городка Балленштедт. Стояли и смотрели вслед удаляющемуся поезду.
— Пошли, — сказал я, — в него теперь уже не вскочишь.
Так я познакомился с Вернером Вегенером. Мы стали пограничниками. Нам тогда и в голову не приходило, что и через двадцать лет мы останемся солдатами границы. Теперь Вегенер — командир роты, строгий, но справедливый, по-отечески заботящийся о своих солдатах. Я штабной офицер. И мы по-прежнему прекрасно понимаем друг друга.