Мы часто вспоминаем эпизоды из нашей пограничной жизни, анализируем их, думаем, как применить наш богатый опыт в нынешних условиях. А вот об одном событии, именно событии, так как это не просто небольшой эпизод на жизненном пути, Вегенер вспоминает особенно часто. И каждый раз волнуется, рассказывая. Вот эта история...
— Ты голодный, да? — на ломаном немецком языке спросил бородатый сержант и, отломив кусок от краюхи хлеба, протянул его высокому, тонкому, как тростинка, парнишке, который смотрел на него глазами много пережившего взрослого человека. Мальчику этой весной, весной 1945-го, только что исполнилось пятнадцать лет. Взяв хлеб, он судорожно прижал его к груди.
— Почему не ешь? — удивился сержант.
Вернер не ответил. У него в голове было одно: скорее обратно.
Стоявший рядом советский капитан, заметив волнение паренька, спросил:
— Постой-ка, браток! Что с тобой?
Запинаясь, Вернер рассказал. Они прошли пешком всю Восточную Пруссию. Шли с 1944 года. Отца после ареста за «политическую неблагонадежность» отправили на фронт. Вернеру с восьмилетнего возраста пришлось гнуть спину на господ. Он работал на картофельных и свекловичных полях. В 1945-м ранней весной под городом Свинемюнде они вместе с матерью несколько часов брели по колено в воде, чтобы спасти свой скарб и вынести на сухое место малышей — Маргарет, Ханнелору и Ренату. Вернер и его маленькие сестренки пережили это. Мать — нет. От матери осталась лишь фотография: нежные глаза, добрая улыбка.
На плечи Вернера легли заботы о сестренках. Одной было три года, другой — четыре, а третьей — семь лет. Сердца немцев ожесточились в войне, и двери перед четырьмя сиротами не открывались. Маленькие беженцы терпели страшную нужду.
И все же Вернер дотащил свою семью до саксонского города Тальгейм. Вот здесь он и встретил советского сержанта, который дал ему хлеб. Мальчик хотел бежать с хлебом к своим сестренкам, но, когда с ним по-немецки заговорил советский капитан, он все рассказал.
В тот теплый весенний день советская воинская часть двинулась дальше из Тальгейма. Вместе с ней в путь отправился и Вернер со своими сестренками.
Капитан Саратов ехал в голове колонны. В кузове одной из машин сидели уставшие солдаты в выгоревших гимнастерках. На коленях они заботливо держали укутанных в видавшие виды шинели Ренату, Ханнелору и Маргарет.
Солдаты ехали на запад, и никто из них не знал, как долго им еще придется ехать, как далеко они окажутся от своей Родины.
Утром объявили привал. Солдаты высыпали из машин, собрались небольшими группами, курили, плескались в протекавшем рядом ручье.
Командир батальона Саратов стоял в стороне, опершись о ствол упавшего дерева, и задумчиво наблюдал за игрой форелей в ручье. На его широкие плечи была наброшена шинель. К нему подошел связной. Саратов расстегнул планшетку и вынул карту.
Делая пометки на карте, он вдруг услышал чей-то тихий плач. Рядом с ним стояла Ханнелора и, прижав ручку к щеке, жалобно хныкала:
— Ой, дядя Миша, мой зуб... Так мне больно.
Саратов отдал приказание связному, а потом взял девочку на руки и понес к санитарной летучке.
— Что делать, доктор?
Пожилой санитар ответил:
— Это ноет молочный зуб, его нужно удалить. Он уже шатается, — и вытащил из сумки огромные щипцы. Ханнелора от страха заревела во весь голос и вцепилась в Саратова.
— Знаешь что, парень, — рассердился Саратов, — убери-ка свои щипцы подальше. У тебя что, сердца нет?! В ближайшем городе найди зубного врача. А пока дай ребенку что нибудь болеутоляющее. Понятно?
Санитар сделал все, как ему приказали.
Так прошло несколько недель. Они жили одной большой дружной семьей — Вернер, бородатый сержант, девочки, капитан Саратов и все солдаты его батальона.
В одном тюрингском городке подразделение Саратова расположилось надолго. Как-то Вернер и девочки пошли гулять по улицам вместе с советским капитаном. Жители с любопытством следили за ними из-за занавесок на окнах.
Дети уже не удивлялись, когда встречные горожане уважительно уступали Саратову дорогу.
Ханнелора шествовала рядом с капитаном, крепко ухватившись за средний палец его правой руки. Совсем маленькая Маргарет сидела у Саратова на левой руке, обняв его за шею.
Казалось, война обошла стороной этот городок. Не было видно разрушенных домов, улицы были чистые и аккуратные. Саратов остановился перед одним ухоженным особняком. На мраморной вывеске сверкала надпись «Бургомистрат». Саратов оглядел своих маленьких спутников и сказал: