Ленька перевел Хроську на шаг, подтянул вожжи, сдвинул на затылок кепку и радостно засмеялся. Огляделся. У него было такое чувство, будто он целый год не был в Черемшанах. Навстречу попался Исай Семижен. Ленька обрадовался живой душе.
— Здорово, дядька Исай! — крикнул он. Семижен только на мгновение поднял кудлатую голову, поклонился и, когда Теткин удалился, посмотрел ему вслед.
Сдерживая волнение, Ленька направил коня к бумагинскому дому.
Кешка сидел на своем любимом месте — на завалинке. Из ворот подгоняемая хворостиной бодро выскочила Колобихина корова и прямиком направилась к злополучному подсолнуху с обглоданным стеблем. Кешка, прячась за плетнем, побежал ей навстречу. Корова уже тянула морду к подсолнуху, трещал и сыпался плетень, когда Кешка торжественно выпрямился с занесенным над головой сучком. В этот момент Теткин произнес голосом Шершавова:
— Отставить!
— Часы, говоришь? Так-так. — Губанов задумался. — А ну-ка постарайся детально вспомнить, что он говорил про часы.
Ленька напряг память, чтоб вернуть картину прощания Лялина с Анастасией.
— Ну, з-значит, так... он говорит: «А про то не з-забудь. Очень я его жду. Да гляди, если часов на руке не будет... — Н-нет-нет... Я не так. — Если, говорит, часов на правой руке не будет, значит, не наш человек».
— На правой? — переспросил Шершавов.
— На правой.
— А если на левой?
— Не знаю. Об этом они ничего н-не говорили.
— В общем, понятно, часы должны быть на правой руке. И вся недолга. А дальше?
— «Все одно, г-говорит, дай знать немедля, если не наш. Мы поговорим с ним. А часы точь-в-точь такие, как у меня...»
Шершавов перебил:
— Значит, она знает, какие часы он носит.
— Естественно, — поддакнул Губанов. — Что же это за часы, глянуть бы на них. — Он с горечью подумал, что операция не удалась из-за того, что Поленов утаил такую значительную деталь пароля, как часы. Губанов вспомнил, как Хомутов все допытывался у Поленова, что это за такие часы у него, да еще на правой руке. Он хлопнул себя по лбу. — Все! Понял. Видел я их. У их курьера были такие, да мы, когда брали его, раздавили. Может, он сам их раздавил. Еще стрела или лук на них выбит. И форма у них шестиугольная. Эх ты черт возьми, — сокрушался Губанов, ероша шевелюру и быстро расхаживая по комнате, — знать бы...
Шершавов напряженно думал о чем-то.
— Леня, — обратился он к Теткину, — ты выдь-ка. Нам надо поговорить.
Теткин обиделся, но вышел.
— Я вот что думаю, Андрей. Если мы не будем иметь часов, значит, дело табак, так?
Губанов согласился.
— Значит, если это так, то нам во что бы то ни стало заиметь часы надо. Так?
Губанов согласился, не понимая, куда гнет Шершавов,
— Где их заиметь-то — вот задача.
— Где заиметь, я могу сказать. И притом точь-в-точь такие, какие надо.
— Вы, Егор Иванович, не говорите загадками.
Шершавов подвинулся к нему и перешел на шепот:
— Надо Матрену заговорить. Она сама натерпелась, все сделает что надо... — И Егор Иванович поведал невеселую Матренину историю.
Выслушав ее, Губанов в удивлении покачал головой.
— Тут у вас, как я погляжу, страсти кипят.
— А ты думал. Подмоги я просил не зря. Тут, брат, такое дело.
— А что, Егор Иванович, может, действительно поговорить с Матреной? Давайте-ка порешим так...
По воде пошла легкая рябь, зашумели кусты, и опять все стихло. Матрена оглянулась.
— Ты чего? — спросил Лялин и тоже оглянулся. — Привела, может, кого? — Он придвинулся к ней, взял ее лицо в свои ладони. Она выдержала его взгляд. — Учти, никого не пожалеют мои ребята. И тебя, если со мной что произойдет. Вот так-то.
Стояла такая духота, что дышать было тяжело и больно. Матрена отодвинулась от Лялина, расстегнула пуговицу кофточки, подержала руку в теплой, как парное молоко, воде и провела по лицу.
— Дай еще время подумать, Семен. Тебе решиться просто, а я так не могу. Я сон потеряла... не знаю, что делать...
— Зато я знаю. — Лялин с трудом стянул сапоги, разложил волглые портянки.
Матрена сказала, жалеючи:
— Давай хоть простирну. Сымай рубахи. Не бойся, скоро высохнут.
Лялин улыбнулся. Быстро разделся, остался в кальсонах.
— Иди вон за иву, искупнись. Парит-то как...
Он потрогал ногой воду.
— Боишься, что ли? — Матрена подобрала юбку и зашла по колени в воду.
Лялин снял часы, положил их на камешек и с тихим плеском окунулся. Посидел по шею в воде и, резко оттолкнувшись ногами от вязкого илистого дна, перевернулся на спину и поплыл. Невдалеке от берега уже чувствовалось течение, и он повернул назад. Услыхал, как ойкнула Матрена.
— Что там у тебя?
Матрена, нагнувшись, что-то ловила в воде.
— Часы твои упустила, — сказала она с испугом.
— Ну вот... — Лялин неслышно матюкался. — Как же ты так... это ж особые часы. — Он принялся шарить в том месте, куда указала Матрена. Провозившись довольно долго и поранив руку о корягу, произнес раздраженно: — Все. Были часы и нету. Эх ты... кулема...
— Да ладно тебе... пожалел. Я нарочно утопила их, что ли? Сам положил тут, у самой воды. А я и не заметила, как смахнула. Только слышу: бульк.
— Бульк, бульк... глаза надо разуть, — злился Лялин, все еще топчась в воде и слизывая с ладони кровь, — дернул же тебя черт... — Он грубо выругался. Матрена стояла на берегу с подоткнутым мокрым подолом, держа в руке скрученную в жгут исподнюю рубаху.
— Все кажется, размахнешься и ударишь ни за что ни про что. Нехорошо мне с тобой, Семен. — Матрена смотрела в одну точку перед собой и не видела, как Лялин торопливо одевался. Легкий посвист дружков предупредил об опасности.
— Вот что, Матрена, — говорил он скороговоркой. — Ты мне брось крутить хвостом и вить из меня веревки. Не получится. Не я у тебя, а ты — вот где, — быстро показал сжатый кулак. — Терпение у меня не железное. Чуть похолодает, уйдем отселя. Я тебя не пужаю, но и под землей найду, ежли чего. Так и быть, даю еще время. — Связал ушками сапоги, перекинул через плечо, готовый бежать в тайгу.
«Как волк... и взаправду как волк...», — подумала Матрена.
Лялин подошел, взял ее за плечи, потискал жесткими пальцами, поиграл желваками, стараясь поймать ее взгляд.
— Смотри, Матрена... Не наделай глупостев. И рука не дрогнет. — Он хотел притянуть ее к себе, прижать, но Матрена с силой оттолкнула.
— Иди. Вон свистят твои соловьи. Чтоб вам пусто было.
Шершавов легонько тряс часы перед ухом, прислушивался, закатывал глаза и опять тряс. Все глядели на него, ожидая чуда. Наконец он произнес:
— Все. Спортились.
— Так то вода ж... — подал голос Кешка. — Просушить их, а потом собрать.
Теткин поглядел на него.
— Инструмент нужен. А где он, инструмент? Так, Егор Иванович?
— Оно конечно так, — согласился Шершавов. — Инструмент тут самое первейшее дело. Без него хоть караул кричи.
Он еще раз осмотрел часы, покрутил их и так и эдак.
— Знатные часики.
— Это Кешка их обнаружил, — сказал Ленька.
— Что молодцы, то не отберешь от вас. Ладно, ребята, часы ходить будут. Это уже моего ума дело.
— Егор Иванович, а может, Лялина просто убить или арестовать, а? Чего тут цацкаться с этим гадом?
— Ишь ты какой шустрый. Ну, убьем или арестуем Лялина. На его место другой сядет. Банда будет действовать. Вот так, думать надо.
Мухачино. Август 1927 г.
Едва успели убрать хлеб, как пошел дождь. Черемшанка разом взбухла, помутнела. Вода поднималась, угрожая снести мост. Люди кинулись к реке. Дед Бедуля суетился и переживал больше всех.
— Ить лярва, насекомая козявка, подобралась под самый под дых. Эх, чуток выше ба надоть нам...
Но вода больше не прибывала, и народ успокоился. Наряд самообороны круглосуточно охранял мост от бандитов. Так было надежнее. И сам Телегин дежурил у моста с наганом.
На полпути к Мухачино Губанова застал ливень. До монастыря еле добрался, на сапоги налипло по пуду грязи. Он долго дергал у ворот за веревочку звонка, пока не появилась привратница.