Костя Веселкин, связной от Вольского, обратил внимание на молодого человека в японской, зеленого сукна, пилотке с козырьком. Его ощупывающий взгляд задержался на Веселкине, а может, это только показалось? Костя, вылупив глаза, вздернув подбородок, осенил себя крестом.
— Ты чего? — спросил Серафим Комков, паренек из паровозной бригады. Ему надо было на Семеновском базаре купить к зиме теплые сапоги. Во Владивостоке обувка, особенно мужская, стала значительно дешевле.
— Тише, — сказал Костя. — Иди себе, шагай.
И вдруг на площадь выскочили конники. Тот, в зеленой фуражке, бросился к нему сквозь толпу. Костя оглянулся — куда бежать? Увидел застывших в страхе прохожих, конские озверевшие морды, бегущих навстречу солдат. Он метнулся в первый попавшийся проулок, но вдруг почувствовал тупой удар в спину, ноги сразу стали чужими и непослушными. Он упал на колени, хотел обернуться, но не смог.
К нему подбежал сыщик, с трудом переводя дыхание, вытирая ладонью мокрое от пота лицо. Постоял, носком сапога перевернул его на спину. Костя прерывисто дышал, глазницы его сразу обметало синью.
— Эй, извозчик! Быстро сюда! — Флягин подобрал револьвер, найденный у Веселкина, положил его в карман и подхватил под мышки раненого. — Ну-ка, подмогай.
На Полтавской Вальковская твердила:
— Я ошиблась. Это не он... Простите меня, бога ради, этот человек ни при чем. Ой, что я наделала... — Она до крови кусала бледные губы. Ей действительно казалось, что она ошиблась. Тот синеглазый паренек из партизанского штаба совсем не был похож на этого — с ввалившимися щеками, серым лицом...
Бордухаров взял ее за плечо, насильно подвел к раненому:
— Узнаете? Ну-ну, напрягите память. Ну, не там, так, может, здесь его встречали, а может, все-таки там?
Вальковская долго смотрела на лежащего навзничь Веселкина. Его дыхание было почти неощутимым, незаметным.
— Я не могу так, — хрустнула пальцами. — У него закрыты глаза.
— Доктор, сделайте ему что-нибудь. И кровь уберите. Возьмите бинт.
— Он уже нечувствителен к боли, — сказал доктор.
— Придумайте что-нибудь.
— У него пульс пропадает.
— Да делайте же что-нибудь, черт вас побери!
Костя застонал, дрогнули веки, и в глазницах стала копиться влага. Вальковская снова пригнулась к нему, вглядываясь в лицо, карауля то мгновение, когда вспыхнет сознанием зрачок. Какие у него глаза: карие, серые или все-таки синие? Ей сейчас нестерпимо хотелось увидеть цвет его глаз, и она дрожащими кончиками пальцев погладила его по лицу, отвела светлую прядь.
— Ну-ну, голубчик, — шептала она, — еще... ну! Нет, я не могу так. Не знаю я его, господа, и не встречала. Он совсем еще юноша. Где же я могла его видеть?
— Это очень важно, — сказал Бордухаров, тяжело подымаясь с топчана, на котором сидел. — От того, где вы его встречали, можно определить откуда он: от Уборевича или от Вольского. Тогда мы и хозяина явки сможем классифицировать... — Он подошел к умывальнику, сполоснул руки.
Доктор выдернул шприц из вены Веселкина, поднял веко.
— У него уже ноги посинели, — сказал все время молчавший Флягин. — Кажется, все.
— Увы, медицина в таких случаях бессильна, — с сожалением констатировал доктор и принялся собирать в баул звякающие инструменты.
— Уберите, — распорядился Бордухаров. — Ну, так как, Вероника Арнольдовна? — Он подошел к ней. — Отчего вас так трясет? Закурите и успокойтесь. А может, рюмочку?
Вальковская передернула плечами:
— Да, пожалуй. Спасибо.
Он налил ей водки.
— Вот так. Теперь легче будет. Самое лучшее лекарство от действительности. — Пожаловался: — Вот работенка, и врагу не пожелаешь. А что прикажете делать? Как, легче стало?
— Да, благодарю вас.
— Работать сможете?
— Да.
— Вот и замечательно. Кстати, это он. Вы не обознались. Приметы совпали. Мои люди умеют работать не только здесь, но и там.
— Да, да... может быть... — бормотала Вальковская.
Бордухаров с сожалением поглядел на нее: «Можно ли что-нибудь еще из нее выжать? Или все, отработала свое? Если так... какой смысл с ней возиться?»
— ...Дальше. Это из утренних газет известно, полковник. Иногда мне кажется, что ваши подчиненные забросили свои непосредственные обязанности и кинулись сотрудничать в газетах. Может быть, мы недостаточно оплачиваем их труд? — Дитерихс, как всегда, сперва высказывал предположение, но тут же облекал его в форму факта, не позволяя Бордухарову рта открыть в свое оправдание.
Бордухаров держал перед собой раскрытую папку из твердого картона, оклеенного красным шевро, с массивными медными уже истертыми застежками. У него возникло желание с размаху хлопнуть этой папкой по столу. Язвительность правителя выводила его из равновесия.
— Другие службы вовсе не получают жалованья по скудности казны, но служат идее верой и правдой, а контрразведка у нас на особом положении. Им платим! И тем не менее, все новости я узнаю из газет. Там что, еще больше платят?
— Никак нет, ваше высокопревосходительство. Мои люди на газеты не работают.
— Ладно, давайте дальше, — махнул маленькой рукой Дитерихс, отвинчивая пробочку флакона с каплями от головной боли.
— ...По решению ЦК РКП(б) Блюхер переведен командиром-комиссаром 1-го армейского корпуса, дислоцирующегося в Петрограде. Должность главнокомандующего НРА исполнял К. А. Авксентьевский, но теперь этот пост занял И. П. Уборевич, направленный в Сибирь РВС РСФСР. НРА включена в состав советских войск Сибири, которые делятся на Западно- и Восточно-Сибирский военные округа. РВС РСФСР отдал приказ командующему войсками Сибири объединить управление пятой армией с управлениями НРА.
Бордухарову казалось, что Дитерихс слушает невнимательно. Он ходил по кабинету из угла в угол, забросив руки за спину, останавливался, глядел в потолок, поворачивался и опять мерил короткими шажками кабинет. Услышав о Блюхере, насторожился.
— Блюхер? Знаю. Авксентьевский? — пожал плечами. — Это, кажется, из тех генералов, которые продались за похлебку красным? Нет? А кто такой Уборевич? — остановился у стола, аккуратно вытер промокашкой перо и поставил в карандашницу.
— Был командующим четырнадцатой, девятой и тринадцатой армиями красных. Участвовал в боях с армией Деникина, Врангеля, в Северной Таврии и Донбассе, на Украине и Белоруссии. Награжден двумя орденами Красного Знамени. Последнее время находился при Генеральном штабе РВС. Нам стало известно, что Уборевич выехал в район Шмаковки.
— Он что, тоже из прапорщиков?
Бордухаров возразил:
— Никак нет, этот из поручиков, ваше высокопревосходительство.
Дитерихс остановился в задумчивости, глядя себе под ноги. Постоял.
— Однако мы в свое время недооценили роли прапорщиков и поручиков. Это интересная тема для исследования. Большевики учли нашу оплошность и сделали из них комкоров и комдивов. И что удивительно: они бьют наших прославленных генералов! Эдак, я бы сказал, беспардонно бьют.
Вошел адъютант Дитерихса, подполковник Бексултанов. Обычно во время докладов Бордухарова входить в кабинет никто не имел права. Он подошел к Дитерихсу и что-то прошептал ему на ухо. Дитерихс взял с рычажка телефонного аппарата трубку, подул в нее.
— Я слушаю вас, господин генерал. Да, да. Уборевич? — Дитерихс посмотрел на Бордухарова, все так же стоявшего с раскрытой папкой. — Кажется, из поручиков. Вы правы, генерал. — Он положил трубку. — Тачибана уже интересуется Уборевичем. Вот так. Обскакали вас, полковник. Да... — Он раздражался. — Вот и Тачибана говорит, что русская военная школа умеет готовить младших офицеров. Может, нам перенять опыт у большевиков и заменить полковников да генералов прапорщиками, а? — Он зло, в нос, рассмеялся.
Та реорганизация, что происходила в НРА, говорила Дитерихсу: правительство РСФСР готовит наступление на белоповстанческую армию. Надо было упредить его и первым нанести удар. К наступлению готовились. В районе Шмаковки уже были сосредоточены ударные войска, которым первыми предстояло начинать новый поход против Дальневосточной республики и большевистской России.