— Давай, давай, Джонни, а то опоздаешь на катер, — весело заторопил он Холла. — В другой раз пить будем за твой счет. Не забудь. А туалет, скажу по секрету, вон в том дворе. За углом. Запомни!
Джон оценил юмор и захохотал:
— Это вы мне болтать как это... военная тайна, так? — И снова залился радостным смехом.
— Вы что, с ума посходили? — громче чем следовало говорил управляющий ведомством внутренних дел Вершинин. — Совсем потеряли чувство реальности и витаете бог знает где. Спуститесь на землю, господа! Думать надо, — он исступленно, с исказившимся от злости одутловатым лицом, стукнул себя по лбу костяшками пальцев, — думать надо, прежде чем что-то печатать. Вы понимаете, что вы наделали? — Вершинин потряс еще пачкающимся краской номером газеты перед самым носом бледного, как стенка, редактора.
Впрочем, бледен был Возжинский не со страху, а после очередной попойки. И так тошно, а тут еще подняли ни свет ни заря, и кричат к тому же... Сперва у него загорелись кончики ушей, потом нормальный цвет приобрела кожа лица. Он окинул ироническим взглядом сухопарую фигуру Вершинина и начал что-то искать по карманам. Поймал за уголок носовой платок и долго тянул его, как фокусник. Настолько долго, что Вершинин замолчал и уставился на карман.
— Что у вас там? — не выдержал.
— Бомба! — отрезал Возжинский и громко высморкался. Потом аккуратно сложил платок и засунул опять в карман.
Его, едва одетого, привезли сюда под охраной. Он уж бог знает что подумал, пока ехал, а тут, оказывается, напечатали что-то неугодное их светлости Тачибана. Эка невидаль...
— Вы поняли или не поняли? — наступал Вершинин. — Я вас спрашиваю?
— А что? — как ни в чем не бывало спросил Возжинский.
Вершинин замер с открытым ртом, набитым золотыми зубами. «Эх, сколько драгоценного металла! — отметил проигравшийся в пух и прах Возжинский. — Ишь, пасть разверз».
— Послушайте, Возжинский, а не продались ли вы большевикам? Тут, — кивком головы указал на сидевшего в углу начальника прессбюро Синегубова, — есть такие подозрения.
Возжинский шумно вздохнул:
— Сообщите об этом полковнику Бордухарову. Пусть он меня на дыбу возьмет. Все скажу!
— И возьмет, несмотря на вашу дружбу. Его обяжут это сделать!
Синегубов, закинув ногу на ногу, сцепив на коленях пальцы, покачивал носком кремового штиблета. Он оставался невозмутимым и, казалось, совсем не интересовался, о чем шел разговор.
— То, это вы изволили сказать, — бред сивой кобылы, — решительно отозвался Возжинский и тут же извинился: — Прошу прощения за сравнение.
— Да? — удивился Вершинин и взглядом обратился за сочувствием к Синегубову. Тот перестал покачивать ногой. — Вы поглядите на него...
Возжинский взял со стола свою газету, решив все-таки узнать, какого они там дали маху, и сразу отключился, как это всегда у него получалось, когда приступал к чтению гранок. Заметка была совсем небольшая, с заголовком «На зимние квартиры».
— Читайте! — сказал Синегубов.
Возжинский быстро взглянул на него, хотел что-то сказать, но передумал.
— Читайте, — потребовал Вершинин.
— «Общеевропейское положение, победы советских войск на польском фронте, возрастающая мощь России, ощутимая антипатия к японцам со стороны Китая, шаги, предпринятые Америкой в вопросе о Сахалине, общая подготовка к войне в Соединенных Штатах заставляют японцев не проводить полностью в жизнь свои политические проекты в Сибири. Пожелание Соединенных Штатов о немедленной эвакуации их войск из Сибири требует от правительства Японии большой осторожности в решении этого вопроса. В китайском вопросе японцы вынуждены быть уступчивее. Наступило время, когда от них требуется очень осторожная и серьезная политика. Военное министерство, к примеру, считает, что войска, находящиеся в Приморской области, эту зиму должны оставаться на своих местах. Командиры обязаны приготовить зимние квартиры, объясняя это тем, что интересы Японии требуют тесного контакта с владивостокским временным правительством и потому будут делать все для его укрепления.
Военное министерство Японии требует от генерала Тачибана проявлять постоянную осмотрительность относительно коммунистов, которые больше всего чинят препятствия их планам, и приказывает решение это довести до сведения всех командующих дивизиями, — отбарабанил глухим голосом Возжинский. И менее бодро: — Во Владивостоке состоялось секретное совещание командования японской оккупационной армии и правительства Приамурской области, на котором обе стороны пришли к соглашению начать боевые действия против красного буфера четвертого октября...»
Далее шла еще одна заметка, в которой сообщалось, что полковнику Ловцевичу дано задание уничтожить штаб НРА вместе с главкомом Уборевичем. Внизу значилось: «Информационное агентство Ассошиэйтед пресс».
— И что? — сказал Возжинский. — Почему вы так, позвольте спросить, переполошились?
— Однако вы действительно нахал, — с чувством произнес Вершинин.
— Попрошу вас выбирать выражения, господин управляющий, — вспылил Возжинский. — У нас не большевистский режим, а, слава богу, демократия и свобода печати.
— Что вы говорите? — с неискренней радостью удивился Вершинин.
— Факт констатирую.
— Ну что мне с вами сделать? — размышлял вслух сам с собой Вершинин. — Закрыть вашу поганую газетенку?
— Вы не посмеете этого сделать. Вам не простит общественность.
— Плевал я на вашу общественность!
— Ого! Вот это государственный деятель. Да вы в своем уме или...
— Чтоб вас не волновал этот вопрос, я доложу его превосходительству лично о вашем поведении, — Вершинин поднял палец. — А теперь можете идти, — Он взял Возжинского под локоть и повел к двери с улыбкой, словно дорогого гостя...
— Все-таки как могли эти секреты попасть в американское телеграфное агентство? — раздумывал вслух, успокаиваясь, Вершинин.
— Это не моего ума дело, — ответил Синегубов устало. — Пусть этим занимается Бордухаров. Это его хлеб.
— Возжинского надо проучить, чтоб знал, как себя вести, — сказал Вершинин.
Синегубов махнул рукой:
— Бросьте вы! В тюрьму за это никто не посадит. Вина его довольно косвенна. Вы еще будете извиняться перед ним.
— Ха-ха!
— Тут, увы, прав он. Ваше решение этот стреляный воробей со связями опротестует, сумеет выкрутиться, а вы наживете себе головную боль. Весь его курятник не стоит того, да и сам он ничего не стоит. И между прочим, они действительно друзья с Бордухаровым. Это тоже имейте в виду. Он и с Челобовым в приятелях.
Синегубову Возжинский был симпатичен. Эдакий здоровенный дядька, вся морда заросла густым волосом. Хитер и умен, имел, несмотря на свои пятьдесят пять, любовниц, на прихоти которых не жалел денег. Не раз Синегубову случалось сталкиваться с ним нос к носу в полуосвещенных коридорах заведения Семена Нихамкина; пробегали, ёрнически кивая друг другу.
— Совсем вы запугали меня. Кстати, как же все-таки это понимать? Есть официальное заявление японского правительства об эвакуации до первого ноября. И что же теперь?
Синегубов развел руками:
— Вот это для меня пока и загадка.
У Бордухарова Возжинский негодовал:
— При чем тут я, если в наших ведомствах не держатся тайны! Что, прикажешь закрыть газеты? Нас и так уже никто не читает. Подписка упала, еле сводим концы с концами, черт побери. А этот идиот еще и грозится. Извини. — Уже успокаиваясь, Возжинский принялся сморкаться: — Газету грозится закрыть, а?!
Бордухаров не слушал редактора. Он тоже был расстроен. О случившемся, естественно, стало известно Дитерихсу, и тот приказал найти причину утечки секретной информации. Поломав голову, Бордухаров решил поручить расследование только что отозванному из Никольск-Уссурийского ротмистру Дзасохову.