— ...не считай меня за дурака...
— Ты умный, — сказал Серегин, — это я дурак. Ладно, — согласился он. — Ловко ты меня... Государственная тайна, дорогой Игорь Николаевич, стоит многих денег. Если я тебя правильно понял, нас было трое. Сейчас будет четверо. Не многовато ли?
— Двое, — категорически поправил Дзасохов. — Двое, — повторил он. — С Халахариным мы, кажется, перестарались. Кавкайкин не в счет. Я ведь знаю, американцы неплохо платят, — заулыбался он.
— Значит, двое. Ну что ж... Пусть так.
— Вернешься в камеру, приведешь себя в порядок. Я буду ждать. Амуницию тебе туда принесут.
В камере уже сидел Кавкайкин. Он бросился к Серегину. Разбитые губы его кровоточили, и весь он походил на дворняжку, которую только что палкой учили быть злой.
— Он меня бил... За что?
Серегин торопливо надевал принесенную конвойным портупею, потом поискал фуражку, стряхнул с нее пыль.
— За что? — переспросил. — За то, что болтал лишнее.
Кавкайкин заплакал. Серегину нисколько не было жаль его.
Небо висело низкое и сырое, начинал моросить мелкий дождь. Во Владивосток со стороны Первой Речки колоннами входили войска Народно-революционной армии и партизаны. Красными флагами, ликованием и песнями встречал их город. Бойцов в буденовках и партизан с красными лентами на шапках забрасывали цветами, обнимала, расстраивая ряды. Многих из бойцов покидала выдержка: выбегали из колонн, к ним кидались родные и друзья.
Парнишка лет десяти, в большой, не по голове, кепке, босой, бежал рядом с конниками и кричал:
— Тятька!.. Тятька!.. Ты меня не узнаешь, тятька?! Это ж я, сынка твой! — Плакал, размазывая слезы, спотыкался и снова бежал: — Тятька-а-а...
Следом семенила худая женщина в вязаном сером платке, вглядывалась в лица бойцов и все заправляла под платок седую падающую прядь.
— Хлопчики, не видали моего Гришку? Хлопчики...
— Тятька-а!..
Бойцы переглядывались: где ж тот тятька, которого так кличет мальчишка? Может, и жив он, а может, сложил голову где-то под Волочаевкой или Спасском? И не выдержал один, подхватил мальца, усадил с собой. А тот, прижавшись к нему, все всхлипывал и повторял:
— Ты не узнаешь меня, тятька? Это я, сынка твой...
Боец трудно сглотнул, притиснул его к себе:
— Узнаю, сынка... Узнаю...
На железнодорожной станции отдувался паровоз: только что прибыло командование. Собирался митинг. Главкома Уборевича качали. Он высоко взлетал, придерживая одной рукой фуражку. Раздавалось громкоголосое «ура».
Таня Снежко и Карпухин поднялись на балкон, откуда весь Золотой Рог был как на ладони.
— Вот они, — запыхавшись, воскликнул Карпухин, указывая на выходящий из бухты последний пароход с белыми.
Его трубы исходили густым черным дымом. И Таня подумала, что, может, именно на этом пароходе уходил далеко от Родины Олег Серегин...
— Удачи тебе... Удачи тебе и сил... Удачи...
— Что вы сказали, Таня? — спросил Карпухин, оборачиваясь к ней.
— Ничего, это я так...
Он глубоко и облегченно вздохнул, как будто взобрался наконец на крутую гору, снял фуражку, несмотря на морось.
— Вот и закончился наш поход. Ишь, как коптит последний кусок нечисти...
Серегин, подняв воротник шинели, стоял на корме, прижатый к леерам молчаливой толпой, и лихорадочно водил тяжелым морским биноклем по улицам города, запруженным толпами народа, где пылали флаги и транспаранты. И он мог быть там, среди своих, на этом ликующем празднике. На какое-то мгновение, как ему показалось, он нашел Таню. Плотнее прижал к глазам окуляры, но шлейф копоти, тянувшийся за пароходом, уже заволакивал город.
— На, — он протянул бинокль Дзасохову. Горло перехватило, и стало трудно дышать.
Дзасохов отвернулся, но Серегин заметил, что тот плачет. А может, это были первые капли дождя...
Операция «Консул»
Владивосток. 12 февраля 1924 г.
Бандиты появились в тот момент, когда служащие банка готовились выдать заработную плату трудящимся города. В схватке был убит старший кассир Ляпунов, тяжело ранены охранник Никитин и уполномоченный ГПУ Соловьев, совсем еще молодой чекист, направленный в Госполитуправление горкомом комсомола. Набив мешки деньгами, забрав из сейфов золото и драгоценности, бандиты уселись в фаэтон, стоящий наготове у подъезда. В это время пришел в сознание Соловьев и успел дважды выстрелить из нагана. Пули настигли налетчиков, о чем говорили пятна крови на снегу.
О случившемся тут же стало известно секретарю губкома партии Пшеницыну. Он вызвал начальника ГПУ Карпухина и сказал, постукивая пальцем о край стола:
— Три дня сроку. Не найдешь — пеняй на себя. Найдешь — от имени всех трудящихся скажу спасибо. — И добавил с чувством: — Раззявы.
Пшеницына трудно было вывести из равновесия, характером он обладал спокойным, но твердым, был справедлив, что особенно ценили в нем, и добр по-хорошему. Но тут беспредельное негодование охватило его. Он понимал: невыдача зарплаты вызовет голод во многих и многих семьях.
— Лучших чекистов брось на розыск, — продолжал Пшеницын, — и передай Хомутову, что губком партии надеется на него.
Тимофей Хомутов возглавлял КРО (контрразведывательный отдел), и Пшеницын знал его еще по подпольной работе, в так называемом техническом отделе подпольного обкома партии. Карпухин созвал экстренное совещание, на котором решено было розыск поручить опытным чекистам Андрею Губанову и Артему Кержакову, выделив им в помощь бригаду в количестве семи человек. Исполнявший обязанности старшего оперуполномоченного Кержаков отказался от помощников и попросил в случае необходимости дать ему одного-двух человек.
Карпухин поддержал:
— Правильно. Не числом надо брать, а уменьем. — И добавил решительно: — Через трое суток народная собственность должна быть вот тут, — и почему-то ткнул пальцем в угол, где сидел заместитель начальника ЭКО (экономического отдела) Паперный. — Не сыщете — пеняйте на себя. Это я вам говорю очень серьезно.
Когда остались одни, Хомутов засомневался:
— Может, мы зря навалились на ребят? Они только расхлебались с Шамотиным, а тут еще одно дело повесим. Отдохнуть им надо.
Карпухин сказал убежденно:
— Крепкие они. Мне такие ребята очень даже нравятся. Как тот кремень: чем дольше сечешь искру, тем больше нагревается. Так сказать, горячее становится: к тому же, это наши сильнейшие.
Без зарплаты остались не только рабочие и служащие, но и чекисты, о чем Карпухин не преминул сообщить. После, уже на совещании в отделе, Губанов отреагировал: «Злее будем на голодный желудок». Андрею проще было: он не имел семьи, — одному, известное дело, прокормиться легче. А вот Кержаков задумался: у него трое мальчишек, и старший, которому исполнилось шесть лет, еще не ходит. Врачи признали у него туберкулез и прописали усиленное питание. Да разве одному Кержакову было тяжело?..
Хомутов хмуро задумался. За трое суток найти банду... Срок очень мал. Но приказ есть приказ, и надо его выполнять не за страх, а за совесть.
— Бандитам нанесены огнестрельные ранения, — сказал он, — это факт. — У него, когда начинал волноваться, дергалась щека, и потому казалось, что он подмигивает. — Это значит, бандиты обратятся за помощью к частным врачам или в аптеки. Начинать поиск надо именно с этого.
Все согласились с ним.
В качестве аванса каждому из розыскной группы выдали по четверти фунта махорки, по полпуда соевой муки и по пять фунтов мослов со скотобойни, что на Первой Речке. Кто-то уже пустил слух, что если операция пройдет успешно, то всем участникам вручат новенькие яловые сапоги и бриджи кавалерийские с кожаными леями сзади и на коленях. Такие бриджи, оставшиеся со времен гражданской войны, носил только начальник экономического отдела Борцов. Они являлись предметом всеобщей зависти: крепкие, прочные, их носить можно сто лет, не снимая, так что слуха никто не опровергал.
Хомутов недаром напомнил о банде Шамотина. Шамотин — казачий полковник, семеновец, отменный знаток уссурийской тайги, охотник, время от времени переходил границу и совершал набеги на приграничные села. Ликвидировать банду поручили Андрею Губанову и Артему Кержакову. Собственно, операцию разрабатывал Хомутов вместе с Губановым. По сообщению закордонной разведки, 18 октября один из отрядов банды во главе с полковником Филипповым должен был перейти границу. Шамотинцев пропустили, а потом взяли в кольцо. Сорок семь человек попали в плен, сам Филиппов пытался застрелиться, но Кержаков, игравший роль адъютанта, в последнюю секунду выбил пистолет из его рук.