— Здравствуйте, Ванчо, — сказал Лескюр.
Бойчев неторопливо положил кисть, обернулся.
— Андрэ? А я уж заждался вас. — Он вытер руку и крепко стиснул ладонь Лескюра. — Рад вас видеть, Андрэ. — Круглое лицо Бойчева выражало искреннюю радость. — Удобнее места не найдешь. Так что извините. — Он посмотрел через плечо Лескюра на берег.
— Там Хшановский. Если что, даст сигнал.
— Он влюбился в Зосю.
— Я уже знаю.
— Ничего дама. Полячка. Всем дает от ворот поворот.
— Как бы он не влип с этой Зосей, — выразил опасение Лескюр.
— Да нет, она ничего.
Лескюр снял дымчатые очки. Разделся, чтоб не выделяться. Бойчев перетащил этюдник под густой клен, но так, чтобы все пространство вокруг просматривалось. Хшановский валялся на берегу у самой воды.
Бойчев доложил обстановку коротко и сжато. Лескюр слушал и кивал в знак согласия.
— Передайте в Центр, на хуторе Мамонтова готовится переброска некоего Поленова. Вероятно, во Владивосток на связь с подпольем, — сказал Лескюр.
— Я уже знаю.
— От кого?
— Там работает наш человек. Ветеринар Арнаутов. Хутор этот является перевалочной базой. Там и отправляют и принимают. Любопытное место.
— А что представляет из себя этот Арнаутов?
— Наш. Владивостокский товарищ. Мы его недавно внедрили к Мамонтову.
— Молодцы, — похвалил Лескюр.
Бойчев доложил, что в отношении работы с Заборовым появились осложнения. Вызваны они публикацией, в «Харбинском времени» статьи бывшего шкипера из Владивостока Малькова. Он утверждает, что явился свидетелем того, как летом 1924 года семьдесят две семьи офицеров, бежавших за рубеж, вывезли на барже за Русский остров и там утопили вместе с баржой. Среди семидесяти двух и семья Заборова.
— Он поверил?
— Поверил или нет, но пить начал.
— А в действительности где его семья?
Бойчев пожал плечами:
— Была во Владивостоке. Это он так говорит. А сейчас где, неизвестно.
— Это шантаж. Но статья наделала переполоху.
— Его хотят озлобить.
— Есть сведения, что японцы домогаются выкупить список его агентурной сети. Немцы тоже предлагали большие деньги.
— Тогда понятно.
— Мы тут ломали голову, как его убедить в этом. Принялись искать Малькова.
— Его может и не быть вовсе.
— Как будто есть. Ростов ищет.
— А для чего?
— Свести их и уличить во лжи.
— Зачем? Надо запросить Владивосток. Если там нет, то объявить розыск по стране. Передайте доктору, пусть не тратит время попусту.
— Я его только завтра смогу увидеть.
— Ну а сам Ростов как?
— Да ничего. У него ведь внучка шести лет.
— Надо бы домой отправить его. Хватит уж ему. Возраст... Значит, не мы одни интересуемся Заборовым?
— Выходит, так.
Лескюр вынул металлический карандаш:
— Тут информация для Центра. Вам известно, что в Приморье готовится мятеж?
— Известно. На днях по Уссури придут баржи с оружием. Японцы презентовали. Я уже сообщил о них во Владивосток. Пусть перехватят.
— Косьмин, как я понял, из шкуры лезет, хочет доказать, что его БРП является серьезной угрозой для советского Дальнего Востока. И мятеж ему нужен во что бы то ни стало. Иначе он не получит денег. Денег никто ему не даст. Хочет наделать лотерейных билетов. На корню распродает Россию. Мне предложил участвовать в этой авантюре.
— А вы?
— Согласился. Пусть лучше я, чем какой-нибудь фон Митерлинх. А там посмотрим. Бордухаров ищет советского резидента. Ко мне привязались еще в Дайрене.
Со стороны пристани появился моторный катер. Лескюр поднялся.
— Пора уходить. Вы тоже перемените место. В Харбине останусь, пока не решим с Заборовым. Будьте, ради бога, осторожны. А Малькова не надо искать. Это мартышкин труд. Заборова хотят озлобить, только и всего. Он, видно, не очень с ними в ладу. Ну, пока.
Владивосток. Июль 1927 г.
В три часа утра Поленов пересек границу и углубился на советскую территорию. Решено было его не трогать. До станции Поленова вели Кержаков и Клюквин. На Владивостокском вокзале их должны были сменить Афонин и Лазебный. Так хорошо начатая операция провалилась из-за пустяка. В седьмом часу утра в вагоне началась проверка документов.
Нервы Поленова не выдержали, и он стал пробираться к выходу. После окрика старшего погранотряда бросился бежать. Задержание произошло так быстро, что ни Кержаков, ни Клюквин не успели сообразить, как помешать пограничникам. Не доезжая Никольск-Уссурийского, чекисты предъявили свои права на арестованного и откровенно высказали свое неудовольствие. Старшина потребовал расписку. Кержаков написал ее и попросил старшину созвониться с Владивостоком, чтобы прислали автомобиль на Вторую Речку. Первые минуты на допросе Поленов молчал как глухонемой и только заметно вздрагивал при каждом движении Хомутова. Обыск, можно сказать, тоже прошел безрезультатно. Никаких шифровок или мандатов. Полторы тысячи совдензнаками, сто сорок китайских долларов, перочинный нож, компас и всякая другая мелочь, не представляющая никакой ценности для КРО. Из всего, что нашли при обыске у задержанного, внимание привлекли наручные часы. Хомутов долго вертел их. Что-то в этих часах ему не понравилось, а что, понять не мог. Обыкновенные часы фирмы «Каэдэ». Плоские, в хромированном корпусе, водозащитные. Хомутов примерил их и тогда понял, что заводная головка их находится не как у всех часов с правой стороны по ходу стрелки, а с левой. Он тут же вызвал Кержакова, и тот подтвердил, что они сняты с правой руки Поленова.
— А какой он ложку держит? — спросил Хомутов.
— Правой, — сказал Кержаков. — Только что своими глазами наблюдал.
— И зачем ему этот кандибобер? — сам себя спросил Хомутов и задумался. — Что бы это значило?
— Может, пароль? — неуверенно произнес Кержаков. — Удивительно редкая вещь. Я таких еще не видел. Для левшей, что ли, их делают?
— Может, пароль, а может, просто опознавательный знак, — согласился Хомутов.
На последующем допросе Поленов вел себя несколько оживленнее. Он снисходительно ухмылялся стараниям Хомутова вызвать его на откровенное признание и твердил одно и то же: убежал из Маньчжурии, дескать, жить стало невмоготу, работы нет, истосковался породной земле.
Хомутов засмеялся, завел часы, приложил их к уху.
— Идут, — произнес удовлетворенно. Поленов подобрался. — Кому вы их должны показать?
— Никому, — быстро ответил Поленов.
— Вы левша?
— А что?
— Не прикидывайтесь. Я ведь и не таких видал. Все равно скажете, к кому шли.
Поленов усмехнулся неуверенно.
— Что, бить будете? Часы-то верните. Или себе в карман?
— У нас и без этого говорят чистую правду. — Хомутов еле сдержался, чтоб не ответить грубо, подержал часы в руке, подбросил на ладони. — Возьмите.
Поленов вздохнул обиженно, взял часы, застегнул ремешок.
— Не верите. Я к вам по-хорошему, а вы...
— Да перестаньте валять ваньку. Ну поставьте себя на мое место. С чего бы мы морочили голову вам и себе? Мы ведь ждали именно вас на тропе. — Хомутов подходил к главному. — Меня интересует, о чем вы беседовали с Косьминым на хуторе Мамонтова. Все эти басни про тоску по родине да безработицу своей теще расскажите, а не мне. Вы там думаете, что тут дурачки работают и раз плюнуть — обвести их вокруг пальца.
У Поленова сразу ухнуло куда-то вниз сердце. Ему стало понятно, что с ним работают не вслепую, им многое известно. Он даже зажмурился.
С Хомутовым Поленов был уже знаком по тем материалам, которые хранились у Бордухарова в тайном сейфе. И чего только не вычитал он в них... Пронзительный взгляд, оловянные глаза и тяжелые кулаки. А напротив сидит вполне интеллигентный человек. Говорит легко и как будто нехотя, но каждой фразой словно раздевает, и некуда деться и нечем прикрыть наготу свою. И только здесь он понял, что метод работы ОГПУ ни с чьим не сравним. Они действуют наверняка, фактами. Вся их сила в фактах, а фактов этих они имеют предостаточно.