— Я не интересуюсь политикой, господин Гамлет Аскольдович. Мы зря тратим время.
— Позвольте вам не поверить. Это русские купцы, кроме мошны, не желали ничего видеть, а французы...
— Допустим, — пробормотал Лескюр, закуривая.
— Я служу доверенным лицом в одной солидной фирме. Нет, не в Харбине. Здесь я проездом. Имею доступ к совершенно секретным документам. У меня фотокопии этого документа с грифом «Гокухи», Вы знаете, что это такое? Это значит «Совершенно секретно». И если простой смертный узнает его содержание, то... секир башка. Приобретя его, вы заработаете колоссальное состояние.
— А говорите, не из той породы.
— Я продаю, а не выпрашиваю.
— А почему вы пришли ко мне?
Гамлет улыбнулся:
— Симпатизирую французам.
— Продайте свое сокровище китайской разведке. На худой случай американцам или русским.
Гамлет усмехнулся:
— Не пойдет. Меня сразу засекут. Достойных американцев в Харбине нет. Русские не поверят. Уж я-то знаю.
— Что-то вы слишком много знаете, — заметил в короткую паузу Лескюр.
— Вы хотите понять, почему я это делаю? Мы с Мефистофелем решили выйти из спектакля. Свои роли в России сыграли блестяще. Довольно аплодисментов. На «бис» не хотим. Короче, чтобы нас на авансцену не выпнули насильно, нужны деньги. Не будет их — не сможем выбраться из этой вонючей ямы.
Похоже, что Гамлет Аскольдович искренен. Хотя черт его знает, может, и удалось маменьке сделать из своего сына незаурядного актера. Конечно, в истории разведок не мало случаев, когда, как говорят, на ловца и зверь бежит. Но Лескюр придерживался железного правила: не пользоваться той информацией, которая сама пришла в руки. И на этот раз он не отступил. Восемьдесят из ста — Гамлет провокатор.
— К сожалению, документ, предлагаемый вами, — говорил Лескюр, рассматривая ногти, — для меня никакой ценности не представляет.
— Значит, не желаете спасти человечество?
— Чем больше желающих спасти человечество, тем хуже человечеству.
— Понял. Вы не Жанна д’Арк. Согласен на пятьдесят тысяч долларов.
— Напрасно время теряем.
— Согласен на тридцать. Двадцать, — упорствовал Гамлет.
Лескюр подошел к телефону, взял трубку. Гамлет поджал ноги. Лескюр набрал первую цифру. Гамлет поднялся.
— Еще движение — и я продырявлю ваш халат, — предупредил он, наставив на Лескюра пистолет. — Положите трубку. Так. А теперь отойдите вон к той стенке. Умница. — Гамлет подошел к столику и с силой рванул телефонный шнур. Смотал его на пальцы и сунул в карман. — Бонжур, мсье. Если соизволите в течение тридцати минут покинуть комнату, жизнь не гарантирую...
В ванной шумела вода, Лескюр поднялся, выключил и заходил по мягкому ковру.
Через тридцать минут вызвал горничную и, кивнув на телефон, сказал:
— Пригласите мастера. Да побыстрее. И бутылку перно со льдом.
Потом Лескюр постучал в стену.
— Вы чем-то удручены? — спросил Ежи, располагаясь с бокалом перно.
Лескюр пересказал событие, минувшее полчаса назад.
— Он или авантюрист, или ни во что нас не ставит. Хамло, пся крев!
Лескюр сморщился.
— Перестаньте грубить.
— Извините, — буркнул Ежи, остывая. Чтоб чего еще не ляпнуть, набрал в рот вина.
Лескюр положил перед Хшановским конверт:
— Передайте Бойчеву.
— Понятно. Что сказать?
— Ничего. Он сам знает. Будьте внимательны, У Ванчо какие-то связи с Ли Бо?
— Он с него скульптуру лепит.
— Все. Идите. — Лескюр посмотрел на часы. — Если что с конвертом случится... а впрочем, идите.
Хшановский с готовностью поднялся.
— Есть, патрон.
Владивосток. Июль 1927 г.
Настенные часы в приемной пробили одиннадцать .вечера. Били они долго, с отдыхом, как молотобоец, потерявший силу. Паперный проверил по ним свои. В это время прибежал боец комендантского взвода Синяков и доложил, что Носову плохо. Комната взвода находилась в конце коридора.
Носов сидел на кушетке, подтянув колени к плечам, и мычал, раскачиваясь, Паперный присел рядом, участливо положил руку на его плечо:
— Ты чего, Носов?
Носов не отвечал, все раскачивался, и Паперный видел только реденькую макушку его.
— Давно он так?
Синяков пожал плечами:
— Да нет вроде. Я тут немного вздремнул, слышу, кто-то вроде стонет, подскочил, а он вот так. И молчит, главное.
— Да... — растерянно произнес Паперный. Остановил озабоченный взгляд на Синякове: — Через полчаса арестованного на допрос, а у вас тут...
— Да я знаю. Только вот он чего-то...
Паперный снова сел.
— Слышь, Носов... Ну чего ты? Болит, что ли, где? Чего молчишь? Ежели болит, так скажи, врача вызовем.
Носов только громче замычал.
— Все понятно. Ну что, езжай один. Гляди там внимательней. Наручники чтоб надел. Понял?
Через десять минут приехала карета «скорой помощи», и Носова под руки увели вниз. Паперный записал происшествие в журнал.
А еще через двадцать минут в районе Куперовской пади раздались выстрелы. Паперный посчитал, что это уголовный розыск снова устраивает облаву. На всякий случай позвонил дежурному по горотделу. «А я думал, это вы тарарам подняли», — ответил тот. Паперный забеспокоился. Дорога на Первую Речку возле кладбища была перерыта, и приходилось ездить в объезд, через Куперовскую падь. А выстрелы слышались как раз оттуда. Он тут же связался с дежурным по тюрьме. Синяков с арестованным уже выехал.
Паперный разбудил тревожную группу — Клюквина и Гринько, поднял в конторке Бержецкого для подмоги и всех троих направил выяснить причину перестрелки.
Еще через полчаса вернулся Клюквин и сообщил, что совершено нападение на конвой. Шофер Телицын и боец Синяков убиты, а арестованный Поленов исчез.
О происшествии сообщили Карпухину, тот распорядился к месту происшествия никого не допускать и взять в милиции проводника с розыскной собакой, эксперта. Скоро и сам явился.
— Ну вот, достукались, — сказал он расстроенному Паперному. — Для полного счастья только этого нам не хватало.
В семь сорок утра слушали доклад первого этапа расследования.
Докладывал эксперт Мешков. На автомобиль было совершено нападение в момент, когда Телицын, съезжая с горки, притормозил, чтоб убрать с дороги невесть откуда появившееся бревно. Его убили первым же выстрелом. Синяков, по всей вероятности поняв, что попал в засаду, залег под машиной, но успел сделать всего пару выстрелов. Револьвер валялся рядом с ним.
Карпухин слушал и ходил по кабинету, как будто искал, где сесть. Он был бледен, сутулился больше обычного и все протирал очки платком,
— Почему послали одного конвоира? — задал он вопрос ни на кого не глядя.
Все повернули головы в сторону Паперного. Тот встал и коротко доложил:
— В двадцать три девятнадцать Носова забрала карета «скорой помощи».
— В каком состоянии он сейчас?
— Не знаю. Вероятно, лежит.
— Где?
— В больнице.
— Выясните.
Паперный пошел звонить в приемный покой больницы.
Через пару минут вернулся в растерянности.
— Носова в больнице нет. Врач говорит, что дали ему порошок. Стало легче, и он ушел.
— Куда?
— Врач не знает.
— А вы? — жестко спросил Карпухин и за все время впервые поднял глаза. — Вы знаете?
— Не знаю.
— Разыщите Носова.
Разыскивать Носова не входило в функции Паперного, но поскольку командир комендантского взвода Хоружий отсутствовал, а ЧП произошло в дежурство Паперного, то доводить дело до конца приходилось ему.
— Вы зачем его ко мне привели? — суетясь, шипел Полубесов. — Вы что, угробить меня хотите? — Он оглядывался в сторону двери, за которой находился Поленов, и трусливо втягивал голову.
Воротников, обмякнув всем телом, развалился в кожаном кресле, все еще переживая то, что произошло час назад. Он еще находился там, на неосвещенной улице, скользкой от недавнего дождя. Перед его глазами все еще стоял автомобиль с задранным в темное небо кузовом, он видел брызги стекла после каждого выстрела, слышал звук вспарываемого горячим металлическим дождем железа, ощущал холодный липкий пот от сдерживаемого страха, и острое чувство опасности. Все это осталось где-то в стороне, и теперь Воротников, расслабясь, наслаждался минутой покоя. Горячечная суета Полубесова казалась ему не страшной, а даже забавной.