В одиннадцать утра он и Миловидов стояли на высоком крыльце закрытого гастронома. Миловидов, кривя тонкие губы, цедил:
— Сегодня им пустим юшку... Так пустим... — и в волнении хрустел пальцами.
Глядя на рабочих, тройной стеной застывших перед консульством, Заборов восхищался их спокойствием. Ему импонировали эти парни, пришедшие защищать представительство Советской страны, несмотря на то, что завтра против них начнутся репрессии. Вдоль плотных шеренг уже сновали шпики, китайских же блюстителей порядка не было видно.
Вскоре рысью прибежала колонна студентов в черных гимнастерках с широкими поясами. С четверть часа гремели барабаны, нагнетая атмосферу тревоги. Ставни помещения консульства были наглухо закрыты, а створки ворот стянуты цепью. Особняк, казалось, вымер. Но вот барабанная дробь смолкла, и сразу же раздались дикие вопли, свист, улюлюканье и ругань. Уже пылала набитая опилками кукла. Заборов с первого взгляда мог определить бывших офицеров и солдат, менее суетливых, действовавших продуманно и расчетливо. Шеренги рабочих сжались в тугую пружину, готовые защищаться всерьез и отчаянно. И снова грянули барабаны. Миловидов вцепился в плечо Заборова]
— Т-так их, с-сукиных детей. Бейте красных, братцы!
Заборов оторвал его руку от своей и отступил. Миловидова никто не мог услышать в сплошном гуле ярости, и тогда он, вынув из кармана кастет и как-то скособочившись, выбрасывая в сторону длинные ноги, кинулся в самую гущу. Через несколько минут бушующая толпа выплюнула его уже изрядно помятым, с разбитым лицом. Миловидов упал на тротуар, бормоча: «Я свой! Я свой!» Хотел было резво вскочить, но усатый детина с физиономией унтера не мог проскочить мимо, чтобы не поддать поверженного пинком. Издав утробный звук, Миловидов снова упал на четвереньки. «Дурак», — подумал Заборов. Миловидов всхлипывал:
— Они меня, негодяи, приняли за красного. Я им... позвольте, позвольте, Леонтий Михайлович. Я этого не оставлю!
Заборов ушел один, не досмотрев, чем кончится бой.
...На мостовой до сих пор темнели засохшие пятна крови. Газеты сообщили об инциденте скупо, но можно было догадаться, что белогвардейцы потерпели поражение. Если вчера Заборов смотрел на схватку с досадой, то сегодня его не покидала мысль о тех, кто тройной шеренгой встал на защиту советского консульства.
Город утонул в сырости, тянувшей с Сунгари.
Ноги сами принесли его к бару «Морозко». Вечерами здесь за стаканом водки собирались писатели, поэты, окололитературная публика. Здесь спорили, гадали о будущем, плакались в жилетку и скандалили.
— Осталось немного. Это, господа, почище Октября будет. У-у-у... Бриан так и сказал Чичерину, мол...
— ...Такие, как Борис Каверда, являются движителями истории. Да, да! И не спорьте! Войков не последний. Мы здесь ублюдничаем, а там действуют.
— А кто вам мешает? Гранату в карман — и снова на Новоторговую. Глядишь, и в историю войдешь.
— А вы не ёрничайте! Я только вчера там работал.
— Легче стало?
— А идите вы...
— ...Золя, Золя! Да он и Чехова за пояс заткнет. Осталось дописать одну главу. Так и назвал: «Белые и красные». Талантище! Сто тысяч франков получит!
— ...Кровь стынет в жилах, когда доходишь до этих строк: «И словно к сердцу прикоснулось холодное тело гадюки...»
К Заборову неслышно подошел официант:
— Что закажем?
— Нет, ничего. — Он поднялся и направился к выходу. Захотелось побыть одному, поразмышлять.
Шоссе «Харбин — Цицикар», 25-я верста. Июль 1927 г.
У верстового столба по дороге в Чанчунь Лескюр увидел нахохлившуюся фигуру в плаще, с поднятым воротником. Лескюр затормозил и дал задний ход.
— Леонтий Михайлович? — спросил он, вытаскивая губами сигарету из пачки.
Заборов секунду-другую изучал Лескюра, потом решительно обошел автомобиль спереди и сел рядом.
— Господин Бойчев передал, что вы пожелали встретиться со мной. Как вы сюда добрались?
— На поезде.
— Ах да. Тут ведь неподалеку станция.
— Куда мы сейчас?
— Куда хотите.
— Так, значит, вы и есть тот, кого ищет Бордухаров?
— Я не знаю, кого он ищет.
— Резидента советской разведки.
За лесом виднелось полотно железной дороги, круто уходящей на юг. Над железнодорожным составом, медленно ползущим, сверкая остеклением кабины, кружился аэроплан.
— Германского производства техника, — сказал Заборов. — У них тут неподалеку аэродром, где аэропланы собирают. Инструкторы немцы, а летчики китайцы.
Лескюр мельком взглянул в сторону железной дороги.
— Вы действительно француз?
— А разве это меняет дело?
— Вы правы.
Лескюр пытался завести мотор, но безуспешно.
— Правая свеча заплывает.
— Вы что, механик?
— Нет. Просто эта машина моя. Ее купил у меня через Ростова недели две назад молодой поляк.
Лескюр весело рассмеялся. Глядя на него, рассмеялся и Заборов. Он вылез и сам прочистил свечу.
— За лесом военный пост, — предупредил он.
— А мы туда не поедем. Мы свернем в лесок.
Автомобиль запрыгал по неровностям дороги. Остановились на небольшой полянке, густо поросшей ярко-красными лилиями.
— Скажите, вы действительно верите в эту авантюру с лотерейными билетами?
— Вы с первого раза слишком много хотите от меня. Я и так перед вами как на ладони.
— Извините.
— Гамлет — чья работа?
— Это подставка Бордухарова. После этого он отвязался от вас.
— Тогда зачем его убрали?
— Чтоб придать достоверность этой провокации.
— А его брат Мефистофель?
— У него действительно был брат. Но погиб еще в восемнадцатом.
Лескюр снял с баранки руки, стянул перчатки.
— Давайте пройдемся.
Из-за туч выглянуло солнце. Заборов снял плащ и бросил его на сиденье.
— На все идут, негодяи. Вот вам метод их работы. Если вы думаете, как мне сказал Бойчев, что в розыске вашей семьи мы приняли участие для того, чтобы заполучить вашу агентурную сеть в Японии, то ошибаетесь. Мы обратили на вас внимание только потому, что вы близки к антисоветскому центру белой эмиграции. Прежде чем предложить работу на советскую разведку, вас изучали и пришли к выводу, что внутренне вы далеки от Семенова и иже с ним. И продолжаете жить по инерции. Вы тяготитесь своими обязанностями. Разве я не прав?
Заборов нагнулся, сорвал цветок. На вопрос не ответил.
— Немаловажную роль сыграло и то, что вы кадровый разведчик. О вашей трагедии в семье узнали совсем недавно. Мы поняли сразу, кто стоит за этой фальшивкой. Они купили ее у Малькова. Ростов нашел его, и он сознался в лжесвидетельстве. О посещении Ростовым Малькова кому-то стало известно. Сами понимаете кому. Малькова убрали. — Лескюр выдержал паузу. — А затем они взялись за Ростова, боясь, что он, докопавшись до первопричины, предаст гласности всю эту гадкую и омерзительную историю. — Лескюр помолчал, закусив губу. — Вам известно, что Артур Артурович имел сына?
— Да, я знаю.
— И что он погиб?
— Да.
— А ведь сын его служил у Калмыкова, известного палача. Двадцать лет с небольшим парнишке... А отец патриот. Верен остался России. Отец и сын по разные стороны баррикады...
Они долго молчали.
— Я знаю, вы давно знакомы с Артуром Артуровичем.
— Да, — согласился Заборов. — Какое-то время он проживал в Токио. Там и сблизились. Он посольство наше обслуживал и в то же время имел большие связи с японскими военными. Русские дантисты до сих пор в Японии пользуются большой популярностью. Вообще, он прекрасный человек. — Заборов раскурил погасшую папиросу. — После возвращения из Владивостока, это три года назад, его взяли под наблюдение. Вероятно, знаете историю, как японцы пытались вывезти из Владивостока советские дензнаки и драгоценности, полученные при ограблении Госбанка. Им это не удалось. При японской делегации Ростов состоял переводчиком. В общем, мне пришлось приложить определенное усилие, чтоб его не трогали.