— Поймали, а? Б-бандита, а? Ну и ст-тервецы, кого поймали! Н-ну и орлы! Ж-жизнью рисковали, а?! Ну ты извини, товарищ Губанов, что получилось нехорошо. Значит, бандита упустили, а чекиста взяли?
— Ну ничего, бывает, — согласился Губанов, свертывая папироску.
Они долго говорили, потом Шершавов вышел на улицу и привел с собой героев дня.
— Вот что, хлопцы. Этот товарищ из губотдела ГПУ, прибыл к нам на помощь. Никому ни слова о нем. Поняли? Вы его не видели никогда в жизни и не знаете. Как будто ничего меж вами и не было. Действовали вы решительно и смело, но настоящего бандита все же упустили.
Хлопцы стояли понурясь, не смея поднять глаза.
— ...Оружие вернуть.
Кешка положил на угол стола браунинг. Губанов поднялся.
— Ладно вам. Бывает и не такое. — Подал руку Лепетюхе: — Давай знакомиться.
Кешка сконфузился, но ответил крепким пожатием:
— Кешка. А это наш секретарь комсомольской ячейки Барсук Лешка.
Барсуков недовольно толкнул его в бок, мол, лезешь по туда, куда надо.
— Алексей Антонович Барсуков, — четко представился он. — Секретарь комсомольской ячейки. А здорово вы меня шарахнули, — потрогал опухший нос. — Вы уж, нас извините, товарищ, — просительно произнес. — Кто ж знал...
— Ладно извиняться, — заворчал Шершавов. — Свои люди — сочтемся. А теперь давайте по домам.
Ребята, дружно вздохнув, вышли.
Губанов сообщил Шершавову о своем задании.
— Значит, дошли до бога мои молитвы? — обрадовался Егор Иванович, баюкая руку.
— Дошли, — согласился Губанов. — Только не до бога, а до Карпухина.
— Это я так, к слову, — поправился Шершавов. — Ну что ж. Думаю, и мы вам пригодимся. Видал, какие орлы?
— А что, хорошие ребята. Главное, хватка есть.
— Вот как связь нам держать, не придумаю.
— Думайте, думайте, Егор Иванович. Без связи мне там нечего делать. — Шершавов встал, плотнее задернул занавески. Убавил фитиль лампы. В комнате стало совсем темно. Неожиданно яркая вспышка осветила голубовато-мертвенным светом неудобный кабинет Шершавова, широкую, как полати, печку без конфорок, сундук в углу и самого Шершавова, съежившегося у окна. На какое-то мгновение ослепнув, Губанов внутренним зрением продолжал видеть Егора Ивановича, его землисто-серое лицо, испуганный поворот головы с ладонью, прижатой к глазам. Следом за молнией ударил гром и побежал куда-то, дребезжа.
— Фу ты, зараза, напугал, — тряхнул головой Шершавов. Губанов и сам напугался.
— Ума не приложу. Верил в Голякова... Партизанил. Вроде и ничего мужик. Бедняк был, а сейчас двух лошадей держит, овец, коров. В общем, не нравится он мне. Подозреваю, на врага работает, а доказать не могу. Больше всех орет за Советскую власть, а сам хвостом вертит.
— Ну тогда не надо.
Они еще долго перебирали кандидатуры, но так ни на одной и не остановились. Договорились, что поскольку Губанов свалился как снег на голову, то вот так, с маху, вопрос этот, чрезвычайно важный, не решить.
По жестяной крыше как горохом сыпанули. Пошел крупный дождь.
— Вот не ко времени, — подосадовал Шершавов, прислушиваясь к нарастающему шуму. —Должон пройти скоро. Уборка же. Урожай удался на славу.
Губанов сидел, курил, погруженный в свои думы. Невесело у него было на душе. Если он с первых шагов в Черемшанах чуть не влип, то что его ожидает там, в логове банды?
— Давайте так, Егор Иванович. Подыщете потом человека, а сейчас условимся о месте встречи с ним, времени и пароле.
Определили старую часовню, которая находилась в полуверсте за монастырем, на небольшом взгорье, защищенном со всех сторон густым кедровником. Шершавов хорошо помнил это место еще по партизанским временам и в деталях обрисовал его. Встречи или на крайний случай письменные сообщения должны быть раз в три дня.
— А теперь пора и на отдых. Кстати, куда же вас определить? Ко мне не очень удобно. Сам на постое. Ах ты, как все получилось неловко...
— Я к Исаю Семижену, — сказал Губанов.
Шершавов выразил удивление:
— Это почему же?
Губанов замялся. Ему не хотелось, по правде, раньше времени сообщать Шершавову, что Семижен являлся связным банды. Боялся, как бы по своей горячности не натворил чего. Но коли так уж пришлось, сказал!
— Доверенное лицо Лялина.
Шершавов грохнул кулаком по столу:
— Чуяло мое сердце этого змея! Ах ты... перевертыш!
Губанов поспешил предупредить:
— Только ни в коем случае не трогать. Никаких наблюдений, разговоров там каких или еще чего. Иначе все испортим.
Шершавов успокоился.
— Ладно. Будь по-твоему. Только ради общего нашего дела. Не то я ему показал бы, где зимуют раки и как зовут у Кузьки мать... Змея этого нет дома. В поле он. А без него тебе не резон в его доме появляться. Баба есть баба. Пока сам вернется, она ж растрезвонит по всему свету. Идем к Телегину. Свой в доску. Красный командир. Предсельсовета. У него и переночуешь, а после наведаешься к... этому паразиту. Раз уж доверился нам, то мы за тебя и в ответе. Пошли.
Телегина дома не оказалось. Они постояли под навесом, покурили в рукав, прислушиваясь к шуму дождя.
— И где его черти носят? — выразил недовольство Шершавов, у него разболелась рука. — Может, к Соломахе? Идем. Это предартели. Мужик надежный. Из наших.
Соломаха недолго находился на стане и, обеспокоенный исчезновением Матрены, никому ничего не сказав, направился на ее розыски. «Какие там ягоды?» — недоумевал он, все больше тревожась.
Жену он встретил у того места, где поил коня и видел двоих вооруженных. Матрена сидела, опустив ступни ног в воду, согнувшись и не шевелясь. Она даже не слышала, как Захар спрыгнул с коня и подошел к ней.
— Матрена, — тихо позвал он. Матрена встрепенулась, мгновение ее испуганные большие глаза застывше глядели на мужа, потом ожили. Лицо ее осветилось нежностью.
— Захарушка! — быстро вскочила и повисла у него на шее.
— Ты чего сюда забралась? — спросил он с тревогой. — Я всю тайгу исполосовал, искаючи. — Он гладил ее по спине, а она все теснее к нему прижималась, и Захар ощущал запах мяты, исходивший от ее густых волос.
— Ты чего, плачешь, что ли? — удивился. — Что случилось?
— Да ничего не случилось, — успокоила его Матрена, вытирая косынкой глаза. — Тоскливо чегой-то, Захар. Сосет вот тут, — показала на грудь. — Не к добру это.
— Ну, понесла... — Он опустился у ее ног, сорвал травинку и принялся надкусывать. Матрена присела рядом. Воронко похрустывал невесть как занесенным сюда овсюгом.
— Ягоды-то где?
— А! — она отмахнулась. — Какие там ягоды. Захотелось побыть одной, вот и все ягоды.
Захар косо глянул на нее. «И с чего бы взяла ее тоска?» Что-то в поведении жены ему не понравилось. Чтобы отвлечься от нехороших дум, сказал:
— Филька чуть не утоп. — И рассказал, как было дело.
— О господи! — Матрена прижала руки к груди. — Не одно горе, так другое.
И опять Захар подумал, что жена что-то скрывает. Ему хотелось узнать, что у нее на душе, но он успокаивал себя: просто баба мучается дурью. Это у них бывает, и стоит ли обращать внимание. Матрена заметила прореху у него на рубашке, и, вытащив иглу из воротника кофтенки, приказала:
— Сымай.
Захар снял рубаху и сразу принялся отбиваться от комаров. Матрена вдруг сказала:
— Давай уедем из Черемшан, Захарушка? — Перекусила нитку и глянула на него исподлобья.
— Чего-чего? — Он даже отодвинулся. — Как это так «уедем»?
— Уезжают же люди, а мы нешто хуже?
— Люди?! — взъярился Соломаха. — То нелюди! То лодыри бросают землю! А ты — люди. Ха! Ну и сказанула...
Она бросила рубашку ему на колени. Захар быстро натянул ее, затолкал подол в штаны.
— Куда нам ехать, ты подумала? Я вырос тут. Тут родился и крестился. Родители мои лежат в этой земле, все деды. Если нам уезжать, то кому же оставаться? Семижену? Пауку этому? Да? Пусть сосет из народа трудового кровь? — Захар не заметил, как перешел на крик. — Никуда я отседа ни ногой. Умру, в лепешку расшибусь, а не двинусь из Черемшан.