…Ледокольный пароход «Седов» продрейфовал в высоких широтах Арктики с 23 октября 1937 года по 13 января 1940 года. Проведя за 26 месяцев и 20 дней множество измерений глубин океана, элементов земного магнетизма, силы тяжести м более пяти тысяч метеонаблюдений, привязывая все это к более чем четыремстам точкам, установленным астрономическими измерениями, седовцы дали ученым богатейший фактический материал для научных обобщений.
Данные дрейфа «Седова» подтвердили предположение, что из полярного бассейна усиливается вынос льдов в Гренландское море и, следовательно, происходит потепление во всей Арктике. По материалам дрейфа «Седова» ученые смогли судить о законах движения льдов в Арктике и делать прогнозы для практических целей — для мореплавания.
Кроме того, «Седов» развеял легенду о Земле Санникова, служившей в течение более чем сотни лет темой для художественной (и не только художественной) литературы. «Седов» дважды пересек район предполагаемой Земли Санникова — с запада на восток по 78 параллели, а затем с юго-востока на северо-запад. Этот же район пересекали многократно самолеты воздушной экспедиции, вывезшие большую часть людей с каравана «Садко» (где дрейфовал «Седов») на материк при отличной видимости. Участники дрейфа и воздушной экспедиции глядели в оба, но никакой земли не обнаружили. Легенда о Земле Санникова так и осталась легендой.
… 13 января 1940 года ледокол «Сталин» подошел к «Седову» и, заправив его углем и пресной водой, через трое суток — 16 января околол лед вокруг «Седова» и корабли направились к югу.
А ночью 4 февраля, слушая последние известия, нас, «часовых» «Седова», взбудоражили слова диктора — весь экипаж Н-171 награждался орденами и медалями!
Полет в Чокурдах
Стремительно приближалась арктическая осень. Пресноводные озера уже покрылись льдом. Гуси и другие водоплавающие птицы, которые еще пару недель назад галдели здесь на гигантских птичьих базарах, вот уже несколько дней как отправились в свой длинный путь в теплые страны и летели теперь где-то в верховьях Лены. А белоснежные лебеди и сейчас еще парили вдоль реки, также направляясь на юг.
Реки и ручейки, впадающие в Лену ниже Жиганска, несли с собой серо-белые струйки шуги. Закоптелый буксир тащил за собой вверх по течению к Якутску длинную вереницу пустых барж. Надо было торопиться, чтобы успеть укрыться в Якутском порту до того, как Лена покроется льдом.
Жизнь на Севере замирала. Почти на шесть месяцев здесь воцарится полусон, который будет длиться до тех пор, пока с восходом солнца не наступит новый полярный день и снова станет теплее и светлее.
Ширококрылый серебристый двухмоторный гидроплан спешил за лебедями — тоже на юг. Оставив за собой сперва буксир, затем и лебединую стаю, он мчался вперед с большой скоростью, повторяя в своем движении извилины реки. Воздушная дорога, ширина которой обычно ничем не ограничена, на этот раз оказалась весьма узкой. В нескольких десятках метров под самолетом пенились волны гонимой резким осенним ветром реки; слева и справа прямо из воды поднимались крутые и высокие скалистые берега, которые немного выше самолета исчезали в черновато-серых снеговых тучах. Змеилась река, стиснутая скалами, и в этом мрачном коридоре мы должны были вести свой самолет. Тучи висели так низко, что время от времени мы мчались сквозь них.
— Эндель, спускайся еще немного ниже, — приказал командир экипажа Матвей Козлов, когда самолет чаще стал нырять в тучи.
— Легко сказать — «ниже», но откуда мне взять это «ниже»? — ворчал я, скользя над волнами и снижая самолет еще на несколько метров.
Нам угрожала серьезная опасность. Внизу — бушующие волны, наверху — снеговые тучи, попав в которые самолет может за несколько минут превратиться в сосульку, а затем, потеряв управление, рухнуть. Экипаж утешала лишь надежда на то, что в месте назначения, в Якутске, синеет ясное небо и сияет яркое солнце. Но сейчас это была только надежда.
Хотя термометр в кабине показывал пять градусов ниже нуля, мне за штурвалом было жарко, пот струился со лба. Все время приходилось быть в напряжении. Заметив, что слева сквозь серый туман к самолету несется высокий берег, я резко положил самолет на правое крыло, так что консоль чуть было не погрузился в волну. Самолет послушно лег на новый курс. Вскоре еще один утес, на этот раз справа, стал приближаться со страшной скоростью. Теперь я повернул штурвал так же резко влево.
Уже почти три часа продолжалась эта непрестанная борьба со скалистыми берегами и тучами. Но постепенно берег становился ниже, русло реки расширилось. Вздохнув с облегчением, я провел рукой по вспотевшему лбу.
— Слева Сангар-Хая, — объявил штурман Александр Штепенко, указывая на находившиеся на берегу черные отвалы каменного угля, выданные шахтерами на-гора.
Прошло еще минут десять, и наше настроение улучшилось так же быстро, как и погода.
Тучи поредели, через них то тут, то там заблестели солнечные лучи. Летчики успокоились, предвкушая отдых и горячую пищу в аэропорту.
Вот и Якутск, столица Якутской Автономной Советской Социалистической Республики. Еще несколько минут, и гидроплан заскользил по волнам перед аэропортом. От берега подошла моторная лодка и повела самолет за собой к якорной бочке. Механики поставили гидроплан на якорь.
Лодка доставила нас на берег. Едва мы успели ступить на сушу, как навстречу нам поспешил начальник аэропорта и протянул командиру радиограмму.
— Чертовски серьезное дело! — сказал Козлов озабоченно, передавая радиограмму Штепенко.
Я стоял как раз за спиной Штепенко и, заглянув через его плечо, прочел: «В устье Индигирки пятнадцать дней лежит матрос со сломанной ногой. Медицинской помощи нет. Больного надо немедленно эвакуировать. Папанин».
Эта неожиданная для нас радиограмма пришла из Москвы, от бывшего начальника дрейфующей станции «Северный полюс-1» Ивана Дмитриевича Папанина, который теперь руководил Главным управлением Северного морского пути.
Молча мы обменялись долгими взглядами. Не было сомнения, что каждый из нас понимал, насколько сложная задача стоит перед нами. В глубокой задумчивости мы медленно поднимались по берегу.
Обед прошел в тишине. Каждый был занят своими мыслями. Только что полученное задание являлось очень сложным. Приближалась осень, вернее, она уже наступила, и впереди была суровая арктическая зима. Мы очень хорошо знали, что это означает. Температура понижается с каждым днем. Волны реки несут кусочки льда, и не сегодня — завтра льдом покроется вся река — от берега до берега. А гидроплан — это только гидроплан: и для посадки, и для взлета ему нужна большая, свободная ото льда поверхность воды.
Стояла пасмурная погода. Время от времени шел снег. Но самым опасным как для самолета, так и для летчиков было то, что тучи несли в себе холодную сырость, которая, соприкасаясь с самолетом, может покрыть его толстым слоем льда, и машина перестанет слушаться управления. Радиоантенны также могли обледенеть. Тогда экипаж самолета совершенно лишится связи с землей. В этом случае в ходе многочасового полета можно только гадать о том, что ожидает летчика на месте посадки. Прилетев к месту назначения, вполне можно обнаружить, что над водой или туман, или бушует шторм, или вода покрыта льдом… Конечно, если в баках еще достаточно бензина, можно искать новое место посадки. А если нет?
Поразмыслив, мы вынуждены были признать, что на успех у нас только один шанс из ста.
— Ну, ребята, что вы думаете об этом? — спросил Козлов, когда экипаж уже улегся на нары.
— Ничего хорошего из этого не получится, — усомнился бортмеханик Глеб Косухин. — Становится все холодней, и нет никакой гарантии, что мы сможем завести моторы при десятиградусном морозе в непогоду.
— Мы можем их вообще не останавливать, — заметил Штепенко. — Полетим отсюда прямо в устье Индигирки. Пока будем искать больного, ты наполнишь баки горючим, не останавливая моторов. Заберем больного и тотчас же вылетим обратно.
— Так не пойдет, — снова вступил в разговор Козлов. — Если лететь отсюда в устье Индигирки напрямик, придется пересечь хребет Черского. Но его точная высота неизвестна до сих пор. К тому же можно не сомневаться, что сейчас он постоянно покрыт облаками. Так что можете ставить свечи за упокой своей души еще до взлета. Нам остается только один путь: снова лететь вниз по Лене, сесть в порту Тикси и оттуда напрямик — через море и Святой Нос — к устью Индигирки.